Дмитрий Быков - Иностранная литература: тайны и демоны

А вторая сюжетная схема, вторая фабула, которую добавила русская литература к детективу мировому, главным образом в лице Александры Марининой, состоит в том, что преступление совершилось, но это уже и не преступление. Либо закон поменялся, либо преступление декриминализировалось за это время. И вообще, кто сказал, что это было преступление? Преступление – это когда вы преступаете закон. А поскольку закон в России что дышло, он так быстро перемещается из одного места в другое, что преступить его практически невозможно. Словом, русский детектив отличается от британского тем, что само понятие преступления в нем фактически упразднено. Часто мы говорим: «Убил, и правильно сделал». У Агаты Кристи такое есть только в двух романах: в одном Пуаро покрывает преступников, а в другом убивает сам. В российской же литературе подобное происходит практически повсеместно, и в этом, пожалуй, основное ее отличие от классического английского детектива.

Бенджамин Франклин когда-то сказал: «Пиво – это еще одно доказательство того, что Господь любит нас и хочет, чтобы мы были счастливы». Хорошая мысль, за нее, наверное, он и попал на стодолларовую купюру. Агата Кристи заканчивает свою «Автобиографию» словами: «Спасибо тебе, Господи, за мою хорошую жизнь и за всю ту любовь, которая была мне дарована» [61] Перевод В. Чемберджи, И. Дорониной. . Разумеется, речь идет не только о любви супружеской или читательской. Речь идет о любви в высшем смысле. Агата Кристи – одно из последних в мировой литературе напоминаний о том, что Бог любит нас. Она и сама доказательство божественной любви к нам, доказательство того, что в мире есть божественное начало, что за каждым преступлением кроется конкретная истина, что на каждого убийцу найдется свой маленький, усатый, слабый, колеблемый ветром Эркюль Пуаро или такая же мисс Марпл. А главное, Богу нужна каждая жизнь, и поэтому в механизмах каждого преступления стоит копаться. Агата Кристи – единственное данное нам сегодня напоминание о том, что наше исчезновение не бесследно. Что за каждого отмстится. Что в каждом отдельном случае стоит разбираться, о чем так легко забыть в сегодняшнем непрекращающемся кошмаре.

Я далеко не фанат Гарри Поттера, как множество его приверженцев во всем мире. Есть люди, которые с уверенностью подсказывают Дж. К. Роулинг, как на самом деле происходили основные события, в чем она конкретно не права, где у нее баги и нестыковки. Есть огромное исследование авторов anna_y и cather под названием «Большая игра профессора Дамблдора». Существует множество форумов, на которых освещаются различные сегодняшние аспекты поттерианы. Ну и, наконец, существует огромная культура (даже бо́льшая, чем в случае толкиенистов) ролевых игр по Гарри Поттеру.

Я первую книгу прочел сначала вслух детям; потом, по мере взросления, они следующие части этого семикнижия читали сами. Естественно, удержать в голове 4195 страниц (как подсчитали любители) и всех бесчисленных персонажей крайне сложно для человека моих лет. Думаю, и сама Дж. К. Роулинг, случись ей отвечать на вопросы викторины по ее книге, допустила бы массу ляпов.

Когда презентовали самую трагическую и, на мой взгляд, самую удачную книгу «Гарри Поттер и Орден Феникса», я как раз был командирован родной газетой в Лондон и наблюдал отряд фанатов, которые отвечали на эти вопросы. Среди них была девочка из Петербурга, которая на последние деньги матери вымолила, чтобы ее туда привезли. И эта девочка из Петербурга сумела не только правильно ответить на все вопросы (за что получила метлу), но и первой, за полчаса до официальных полуночных продаж, с черного хода получить экземпляр книги. Поэтому отдельным аппендиксом нашего сегодняшнего разговора будет очень существенная русская тема в «Гарри Поттере». Но поговорить я сегодня хочу главным образом о том, что «Гарри Поттер» – это современное Евангелие, эта такая новая благая весть. Это, конечно, никоим образом не унижает Евангелие – просто в силу своей абсолютной сакральности Евангелие не было объектом реального структуралистского разбора, разбора чисто литературного, который показал бы, как сделана эта великая книга.

Почему Евангелие – главный бестселлер? Потому что общий тираж его превышает тиражи всех изданий. И ролевые игры по мотивам книги начались именно с Евангелия. Крестные ходы, празднование Пасхи с обязательным ежегодным воскресением верховного божества, причастие – всё это классические ролевые игры, это ровно то, чем занимаются сегодняшние поттероманы. Другое дело, что сакральность самого объекта не позволяет им понять тот главный сюжет, который и является в литературе стержневым.

Собственно говоря, на протяжении всей истории человечества мы наблюдаем, как род людской пишет одну книгу. Мы не раз эту тему обсуждали, но без повторения все-таки не обойтись.

Как сказал Хорхе Луис Борхес, в истории литературы существует всего три сюжета: война, странствия и самоубийство бога. Война и странствия лежат в основе каждой культуры – все начинается с «Илиады» и «Одиссеи». А потом появляется персонаж, самоубийство которого или принесение себя в жертву становится основой всемирного универсального культурного мифа.

Этот миф развивался по-разному, и ключевые точки на путях его развития мы знаем. Например, образ отца конкретизируется в «Гамлете» как тень отца и начинает давать довольно опасные советы. Если Христос на кресте кричит: «Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?», – то Гамлет в иные минуты, особенно когда в разговоре с матерью появляется тень отца, вправе был бы крикнуть: «Оставь меня в покое!» Потому что призрак то требует от него мести, то требует пощадить мать, сказать ей слова утешения.

А наша поэтесса Инна Кабыш вообще назвала свою пьесу-поэму «Иисус Христос – безотцовщина», и мы не знаем, каковы в действительности отношения отца и сына. Отец присутствует исключительно в представлениях современников и в представлениях сына соответственно.

В образе Гарри Поттера образ отца еще более конкретизирован. Отец появляется, мы видим его, и видим, кстати, с двух разных сторон – не только как идеального папу, но и как мучителя Северуса Снегга, как довольно сомнительного персонажа, который тем не менее в седьмой книге дает сыну необходимую толику уверенности.

Другая конкретизация сюжета самоубийства бога, которая мне кажется чрезвычайно важной, – что на протяжении развития этого мифа и, в общем, на протяжении человеческой истории мы наблюдаем своего рода кристаллизацию зла.

Во всех четырех книгах Евангелия и во всех Деяниях апостолов зло не имеет конкретного носителя. Зло растворено в мире. Бог Отец есть, Бог Сын есть, а зло – это же не Пилат, даже не Рим в целом, и уж, конечно, не синедрион, не фарисеи и саддукеи, ничтожные орудия зла. Они мелки для этого. Дьявол упоминается только там, где он искушает Христа: голодом («…если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами». Мф. 4:3), гордыней («…если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнёшься о камень ногою Твоею». Мф. 4:6) и верой («Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее; итак, если Ты поклонишься мне, то всё будет Твое». Лк. 4:6,7). Как говорит Достоевский в «Братьях Карамазовых» в главе «Великий инквизитор», если бы собрать «всех мудрецов земных – правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов», то «вся премудрость земли, вместе соединившаяся», не могла бы придумать «хоть что-нибудь подобное по силе и глубине» этим трем искушениям.