Дмитрий Быков - Иностранная литература: тайны и демоны

Серьезных попыток исследования фашизма было сделано мало. Мы можем назвать прежде всего Ханну Арендт с ее главной работой «Истоки тоталитаризма» (закончена в 1949 году, опубликована впервые в 1951-м); наверное, мы можем назвать Джорджа Оруэлла с его романом «1984», написанным почти одновременно – в 1949-м; можем назвать Толкиена с его трилогией «Властелин Колец» (закончен в 1949 году, опубликован лишь в 1954–1955-м).

Вот только, на мой взгляд, Толкиен терпит неудачу. Почему? Как совершенно правильно говорится в блистательном эссе Юрия Аммосова «Смерть Поттера», в эпосе добро и зло, так сказать, онтологичны, изначальны. Нет попытки понять, откуда они берутся и как перемешиваются; герои либо черные, либо белые, всё либо очень хорошо, либо очень плохо, и никаких промежуточных градаций.

Первые четыре книги Роулинг и были классическим эпосом. Но в пятой – «Гарри Поттер и Орден Феникса» (2003) – она идет гораздо дальше. У нее нет ни абсолютного добра, ни абсолютного зла, и, как с полным основанием пишет тот же Аммосов, эпос, где герой борется с внешними обстоятельствами, подменяется трагедией, где он борется с судьбой или с собой, и чаще с собой. Читая о повторяющемся видении Гарри, в котором он бежит по коридору к заветной двери, а за дверью тайна, мы даже не подозреваем, что этой тайной является его собственное Я, а главная драма героя – это неосознанность, непрописанность его тайных способностей.

Таким образом, вторая определяющаяся черта литературы, создающейся на переломе, черта, которая объединяет все перечисленные тексты, – это литература о разделениях, о массовых разделениях, в которых деление на добро и зло становится все более условным. Это литература о том, как чудо входит в мир и резко его делит. Откровеннее всех сформулировали эту мысль Стругацкие устами профессора Бромберга в повести «Волны гасят ветер» (1984):

Человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, причем меньшая часть форсированно и навсегда обгонит большую.

Вот это то, среди чего мы живем. Мы обязаны признать, что человечество чем дальше, тем отчетливее разделяется на авангард и арьергард. И вопрос единственно в том, как они будут уживаться дальше. По всей видимости, ужиться они могут только в Хогвартсе, где, как мы помним, всякий желающий получает помощь. В остальном мире, как мы помним тоже, это не очень-то получается. Гарри Поттер все время ждет сообщений о взрывах, катастрофах, таинственных исчезновениях. В начале шестого тома мы узнаем, что и премьер-министр маглов живет в таком же ожидании. Ну не уживаются маги с маглами, ничего не поделаешь.

Третья и, пожалуй, наиболее существенная черта, которая объединяет все эти тексты, – образ верховного божества, который уже начиная с Евангелия абсолютно амбивалентен. Логику Бога мы можем восстанавливать лишь по касательной, лишь гадательно по разным эмпирическим свидетельствам.

Вот здесь, конечно, Роулинг понятия не имела, что́ она написала. И скажи ей кто-нибудь (она вообще-то человек строго к себе относящийся и очень критичный), что она угадала один из главных архетипов мировой литературы, она, как классический филолог-романист, наверное, над этим посмеялась бы. Но обратите внимание на слова Леонида Леонова: «…все достоверно о неизвестном». Бог уже побывал женщиной (например, в замечательном фильме «Догма» Кевина Смита 1999 года); он побывал гермафродитом; Эдуарду Лимонову он вообще представляется огромным, страшным, корявым метеоритом, летящим в космическом одиночестве. Про Дамблдора, выполняющего роль верховного существа в «Гарри Поттере», можно сказать, что он гомосексуалист, и от него не убудет. Это, мне кажется, Роулинг придумала явно для доказательства идеи, что Бога мы можем представить себе каким угодно. И действительно, Дамблдор – тот персонаж, на которого можно свалить ответственность за все. Не зря же в конце каждой книги (этот структурный элемент всегда соблюден) выясняется, что Дамблдор расставляет точки над « i» и с самого начала все знал. Тем не менее Дамблдор позволяет Гарри делать ошибки, позволяет ему учиться на своих ошибках. Почему?

Если мы воспитываем Гарри Поттера, у него должна быть свобода воли. Если мы всё сделаем за него, мы никогда не победим зло, потому что зло побеждается свободным человеком. Поэтому надо создать ему максимум трудностей, а значит, позволить злу действовать, и это совершенно нормально.

Вечный вопрос – оправдание бога, теодицея (или дамблдордицея), которым занимается автор на протяжении всего текста. Мы понимаем, почему Дамблдор всю жизнь терзается мыслью, что убил сестру, хотя неизвестно, от кого вылетело заклятие, поразившее Ариану. Мы понимаем, что Дамблдор иногда делает неправильные вещи, но, во-первых, это входит в божественный план, который не нам судить с нашей человеческой этикой и с нашей позиции, а во-вторых, всегда должен быть абсолютный, но загадочный персонаж, чья логика включается в последний момент, когда автор не может свести концы с концами. Это кажется сюжетной необходимостью, но на самом деле это важнейший структурный элемент человеческого мировоззрения, без этого великая эпопея не пишется.

Между прочим, есть подробные работы о том, что все злоключения в «Гамлете» организовал призрак, внушив больному Гамлету безумную мысль, что его отца убили, да еще так жестоко. У нас нет этому никаких доказательств. Ну ушел король с представления, может, королю неинтересна пьеса или, как сказано в том же «Гамлете», разлитие желчи случилось. Ну, вышла мама замуж, но, может, она и любила-то младшего братца, а Гамлет-старший все время подавлял ее своим величием. Откуда пришел призрак – из ада? Так адское видение и имеет одну только цель – отомстить за свою раннюю смерть и устроить на земле хорошую такую заварушку. На призрака – или на Бога – все можно свалить. Как говорил Вольтер, «если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать».

Любые попытки понять божественную волю, реконструировать ее всегда выходят такими же занудными, как «Большая игра профессора Дамблдора». Точно так же наивны все этиологические попытки утверждать: «Господь хотел то-то и то-то…» Мы не знаем, чего хочет Господь. В том-то и вечная драма, и вечное очарование человеческого присутствия, что мы ощущаем Его присутствие, мы видим эти закаты и рассветы, эти леса и горы, эти моря и реки, мы видим авторский почерк, но что этим почерком написано, мы сказать никогда не можем.

То же можно сказать и о попытках реконструировать поведение Дамблдора. Дамблдор на все вопросы отвечает: «Полагаю, да». Он не имеет права лгать, но и говорить прямо не хочет. И то, что верховное существо говорит намеками, как Христос говорит притчами, – величайшее открытие авторов рассматриваемых нами текстов. Правда, Бог в «Дон Кихоте» напрямую отсутствует, но он как бы растворен в самом воздухе Испании и Дон Кихот мастерски считывает его намеки: «Это – праведный бой, ибо самому Богу угодно, чтобы сие злое семя было стерто с лица земли» [67] Перевод Б. Энгельгардта. – и мчится на ветряные мельницы. Зачем? А так надо, чтоб был у человека пример донкихотского поведения.