Дмитрий Быков - Иностранная литература: тайны и демоны

И наконец, четвертая системная черта, которая определяет все эти эпопеи и о которой говорить тяжелее всего, – это развитие образа Иуды.

Вот мы говорим с вами об эволюции человечества, и вроде бы по всем параметрам эта эволюция идет в плюс. Мы видим усложнение мира, мы видим победу сложности, мы видим усложнение ролевой игры – и вместе с тем эта ролевая игра становится все менее травматична. Раньше в рамках этой ролевой игры инквизиция жгла ведьм, теперь можно максимум простудиться на выезде в очередную игру поттерианы. Но одна тенденция кажется мне тревожной, даже страшной, потому что говорит о человеке не самые приятные вещи. Это, конечно, тенденция постмодернистская, я говорю об эволюции образа Иуды.

Иуда изначально предатель, но ему дано одно позитивное качество: он совершает расправу над собой, он совершает суд над собой, он вешается: «…и когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его» [68] Деяния апостолов, 1:18. . Это значит, что даже самоубийство не даст ему прощения, его грех неискупим.

Но дальше тема Иуды очень интересно развивается в нескольких скандинавских поэмах и повестях конца позапрошлого века, а особенно наглядно – в часто экранизируемой и широко переводимой в мире повести Леонида Андреева «Иуда Искариот» (1907), в которой Иуда-предатель предал в рамках божественного плана. Это, кстати, тоже довольно характерный вопрос для теодицеи: если Христос знал об этом, ведь на Тайной вечере он говорит: «…истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня» (Мк. 14:18), – почему же не остановил Иуду? Ведь Христос знает все: знает, что ученики заснут, пока он молится в Гефсиманском саду, знает, что Петр трижды предаст его (этот евангельский эпизод вспоминает герой рассказа Чехова «Студент»: «Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!»). Эта версия очень популярна, но мы-то понимаем, что попытка оправдать Иуду – это очень гнусная часть человеческой психологии, гнусная и неизбежная, гнусная и неистребимая.

Почему? Я затрудняюсь объяснить. Вероятно потому, что, как правильно сказала Надежда Яковлевна Мандельштам, «спрашивать надо не с тех, кто ломался, а с тех, кто ломал». Потому что слишком многим в страшные времена случилось предать, и предательство, которое у Данте в «Божественной комедии» наказывается помещением в девятый, ледяной, самый страшный круг ада, становится почти добродетелью.

Леонид Андреев задает вопрос: «А если бы не Иуда, состоялась бы миссия Христа?» – и отвечает: нет, Иуда тоже принес свою жертву, Иуда, который любил Христа больше всех, предал его, потому что без этого не возникло бы христианства. И сказать Андрееву простую вещь, что христианство возникло благодаря воскресению, а не благодаря предательству, – на это почему-то никто не отваживается. Ну как же, ведь у предательства такая важная сюжетная функция! И вот Иуда и подобные ему персонажи все чаще выворачиваются в литературе наизнанку и становятся почти добром, почти заложниками ситуаций. Кто бы поверил, что для Северуса Снегга есть оправдание? А оправдание есть: это Дамблдор его попросил, Дамблдору все равно оставалось жить считанные дни.

С самого начала Снегг играет в поттериане роль Иуды. Но потом, когда мы заглядываем вместе с Гарри в Омут памяти с воспоминаниями Снегга, мы видим, как его, бедного, травили в Хогвартсе (и травил, между прочим, папа Гарри), как он был успешен в квиддиче, как он, неуклюжий мальчишка, потом худой длиннорукий подросток, искренне и страстно любит Лили, мать Гарри. Это у Роулинг сильно написано. Помните, Дамблдор его спрашивает: «Неужели до сих пор?» – и Снегг мрачно отвечает: «Всегда». И мы уже готовы простить этого Иуду за то, что он так сильно любил, за то, что его унижали, как в классическом варианте: «Когда повесился Иуда на осине, / Как горько мать заплакала о сыне! <���…> Целует ноги синие Иуде: / – Зачем сгубили сына, злые люди?» [69] См. стихотворение Евгения Винокурова «Миф об Иуде» (1970). Мать всегда любит, и Роулинг любит своего героя как мать.

Может, и нам надо научиться немножко окклюменции, не допускать в наш мозг традиционную мораль и согласиться, что Иуда-предатель – это тоже часть общего замысла Дамблдора? Но если мы хоть раз подвергнем серьезному, глубокому анализу поведение Дамблдора, мы поймем, что все мотивировки надутые, что сюжет держится на соплях, что придумано это пусть и тонко и сложно, но по большому счету напыщенно и глупо. Однако пока мы читаем, мы верим в это абсолютно, мы счастливы, для нас в этот момент идея Дамблдора абсолютно правильная, он должен был отдать Снеггу функцию предателя.

Вот поэтому самая страшная тенденция книг, подобных «Гарри Поттеру», – все бо́льшая амбивалентность зла, все бо́льшая его, если угодно, простительность. Непростительно одно – тоталитаризм. Национализм непростителен, чистокровность непростительна, маглорожденные – вот это непростительно.

И вот здесь мы переходим, пожалуй, к самому сложному. Мы понимаем, в чем благая весть Евангелия: Евангелие принесло в мир огромную, небывалую степень свободы, огромный глоток воздуха.

Мне безумно нравится в апокрифических Евангелиях история про то, как Христос увидел пахаря, пашущего в день субботний, подошел к нему и сказал: «Горе тебе, если нарушаешь закон по незнанию, но благо, если ведаешь, что творишь». Вот это прекрасно! Вот это христианство, что, как молния, ослепило мир! И все поняли: да, можно, можно, а не то что раньше: постоянно нельзя! И пришла действительно благодать.

Гамлет тоже принес в мир благую весть о том, что ум, нерешительность, задумчивость, неготовность к злу, к кровопролитию – это добродетель, а не слабость. Гамлет себя корит, бьет себя, как домашний эльф: вот люди идут умирать за полоску земли, «за скорлупку», а «Я, чей отец убит, чья мать в позоре, / Чей разум и чья кровь возмущены, / Стою и сплю…». Хуже, чем Гамлет о себе, никто из шекспировских персонажей не думает, а ведь это лучший из них, чистейший, светлейший.

Оказывается, есть добродетель Гамлета, оказывается, и Дон Кихот приносит нам благую весть, приносит апологию безумия. И безумие его, по большому счету, тоже добродетель. Потому что пока разумный высчитывает, безумный спасает мир и иногда побеждает (не всегда же он на мельницу бросается), иногда соединяет сердца, иногда спасает пленных, и не обязательно это преступники, бывают и пристойные люди. Но от благородного безумия Дон Кихота мир пришел к казарменному, тупому идиотизму Швейка и его соседа Войцека. Предельное развитие Дон Кихота – бравый солдат Швейк: «Особой комиссией я официально признан идиотом. Я – официальный идиот». Вот и прекрасно, вот человек будущего!