Дмитрий Быков - Иностранная литература: тайны и демоны

Почему я верю, что Михаил Шолохов написал «Тихий Дон»? Потому что книга построена на лобовом, но сильно действующем приеме. Вот есть красные и белые, вот есть семья и любовница, между которыми мечется герой, – и эта поразительно простая схема поразительно работает. И главное, никто не виноват: ни Аксинья, ни Наталья, ни красные, ни белые. Потому что и с одной плохо, и с другой плохо. И красные жестокие, и белые плохи. А хорошему, талантливому человеку, казаку, воину и хлебопашцу, некуда деться.

Никто не сомневается, что посредственная журналистка Маргарет Митчелл написала «Унесенных ветром», а вот что Шолохов написал «Тихий Дон», почему-то не верят. Хотя это абсолютно одинаковые книги о том, как консервативная цивилизация гибнет в столкновении с модернистской. И это лишний раз иллюстрирует нехитрую мысль, что чем писатель наивней, тем лучше у него получается. Писатель, который знает литературную технику, который научился писать, никогда в жизни не сможет повторить свой первый успех.

Ремарк был стабильным автором бестселлеров, но такого тиража и такой славы, как у «Западного фронта…», не было больше ни у одной его книги. Сам он простодушно объяснял это тем, что роман написан на основе личных воспоминаний; сюжеты остальных своих произведений он придумывал, а жизнь – лучший автор. В самом деле, чем Ремарк изощреннее, тем текст его литературнее, а чем он наивнее, тем его текст сильнее бьет в душу. Поэтому в «Западном фронте…» так врезается в память, что одному герою оторвало подбородок, а другой, умирающий от заражения крови, потому что у него ногу отняли, предлагает отдать другу свои ботинки, ботинки теперь ему не нужны. Мы навсегда запоминаем страшный крик, от которого «хочется встать и бежать без оглядки, все равно куда, лишь бы не слышать больше этого крика. А ведь это только лошади, это не люди», «люди не могут так страшно кричать». Это, думает Пауль, «стонет сам многострадальный мир», это кричит мир, который ранен. Эти впечатления новичка мы воспринимаем очень остро, и это первая причина, по которой книга удалась.

Есть и вторая, которая very complicated, то есть чрезвычайно сложна, многослойна, запутанна, и мне трудно будет ее изложить. Кстати, вот история, какой хочется утешить всех литературных начинающих и особенно неудачников. Когда Ремарк принес свой роман издателю Самуэлю Фишеру, тот отказал ему, сказав, что в 1928 году роман о Первой мировой войне никто читать не захочет. В другом издательстве роман приняли, но в контракте указали: если книга провалится, автор должен отработать затраты на публикацию в качестве журналиста. И Ремарк, автор потенциального бестселлера, скрипя зубами от уязвленного самолюбия, подписал контракт. Уже через год он покупал оригиналы Ван Гога, его коллекция живописи вообще была безупречна, здесь у него вкус был гораздо лучше, чем в литературе.

До Ремарка военная проза была четырех типов, и победа его была в том, что он придумал пятый.

Эти четыре типа суть следующие: первый – это проза пацифистская, в которой доказывается, что всякая война есть зло и каждый, кто воевал, тот уже непременно духовный калека. И все войны отвратительны, не бывает войн справедливых-несправедливых. В романе «На Западном фронте…» тоже есть эпизод, когда в воронку, где при обстреле сидит Пауль, падает француз, и Пауль совершенно бессознательно вонзает в него нож. Опомнившись, он перевязывает француза, дает ему напиться, но француз умирает на его глазах, и Пауль глубоко это переживает: «Я многое бы отдал за то, чтобы он выжил. Так тяжко лежать здесь и смотреть, как он умирает». У авторов пацифистской прозы совершенно отсутствует какой-либо смысл войны – ни духовный, ни воспитательный, ни освободительный, кроме одного: война – это расчеловечение, войны не должно быть.

Военная литература второго рода – это литература воспитания. Это, например, роман Арнольда Цвейга, который так и называется – «Воспитание под Верденом» (1935), где речь идет о том, что война формирует из мальчика мужчину. Об этом же фильм Федора Бондарчука «9 рота»: война – отвратительная вещь, но если бы не она, мы не стали бы мужчинами. Причем всегда с таким длинным напористым «щ»: мущщщины, мы мущщщины. Бывают, конечно, счастливые исключения. Именно в этом жанре написан роман Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда», и именно за это, а не за что-либо другое Виктор Платонович получил Сталинскую премию, хотя и второй степени. Да, нам было очень трудно в этой войне, но благодаря этим трудностям мы стали железными профессионалами, прекрасным народом, спасшим себя. Спасибо тебе, товарищ Сталин, за то, что ты наделал ошибок, без них мы не стали бы такими супергероями.

Третий тип литературы военной, тоже достаточно интересный, – это литература цинизма. Литература, которая показывает полное нравственное перерождение человека, побывавшего на войне, идиотизм войны, брутальность войны и пошлость войны. Это, как правило, литература сатирическая. В XX веке было три знаменитых романа, которые составляют, наверное, лучшие художественные результаты во всей военной литературе. Самый известный – это, конечно, «Похождения бравого солдата Швейка», в котором вся религия, вся красота мира, весь смысл мира воплощаются в одной сцене. Помните, когда арестантов гарнизонной тюрьмы ведут в часовню и Швейк смотрит на церковную фреску? «На Швейка с изумлением взирал какой-то великомученик. В зад ему кто-то вонзил зубья пилы, и какие-то неизвестные римские солдаты усердно распиливали его. На лице мученика не отражалось ни страдания, ни удовольствия, ни сияния мученичества. Его лицо выражало только удивление, как будто он хотел сказать: “Как это я, собственно, дошел до жизни такой и что вы, господа, со мною делаете?”» Или взять песню «Он пушку заряжал, / И песню распевал. / Снаряд вдруг пронесло, / Башку оторвало, / А он всё заряжал / И песню распевал» – вот гениальная метафора войны по Гашеку. Второй роман – «Путешествие на край ночи» Луи-Фердинанда Селина (1932), где военные воспоминания присутствуют как сплошное беспрерывное копание в дерьме. Роман циничен именно потому, что представители потерянного поколения ненавидели всех, а злоба – хороший толчок для прозы. И третий роман – «Уловка 22» Джозефа Хеллера (1961), который весь построен на жесточайших цинических шутках. Речи полковника Карджилла – это абсолютное продолжение речей гашековских фельдкуратов, хотя бы обер-фельдкурата Ибла с его полевой обедней:

День начнет клониться к вечеру, солнце со своими золотыми лучами скроется за горы, а на поле брани будут слышны последние вздохи умирающих, ржание упавших коней, стоны раненых героев, плач и причитания жителей, у которых над головами загорятся крыши.