Дмитрий Быков - Иностранная литература: тайны и демоны

…схватил его за ухо, повернул спиной к себе и дал ему хорошего шлепка…

И вдруг этот добродетельный мальчик пулей пролетел через крышу и взмыл к небу вместе с останками пятнадцати собак, которые тянулись за ним, как хвост за бумажным змеем. <���…> Большая часть его, правда, застряла на верхушке дерева в соседнем округе, но все остальное рассеялось по четырем приходам, так что пришлось произвести пять следствий, чтобы установить, мертв он или нет и как все это случилось. Никогда еще свет не видел мальчика, который бы до такой степени разбрасывался!

Всякий раз, когда очередной хороший мальчик, как бывает часто в книжках, гибнет, произнося мораль, Твен радостно потирает руки, тогда как дурной мальчик всегда получает от жизни все бонусы. И вот очень важный вывод в «Томе» и «Геке»: послушание – дурная вещь, послушание – основа рабства. А твеновский герой – тот, кто мыслит самостоятельно и ищет приключений, хотя и на свою попу.

Вторая безусловная мораль: все люди свободны. Рабство – тягчайший пережиток, страшный грех. И именно свобода – это то, что героям Твена необходимо. «Плыть одним посредине широкой реки – так, чтоб никто нас не мог достать! – говорит Гек. – Везде, кажется, душно и тесно, а на плоту – нет». Гек в платье, в какое обрядила его вдова Дуглас, все время чувствует себя стесненным, все время потеет. А хорошо ему в лохмотьях и на плоту. Потому что в лохмотьях он свободен, а «на плоту чувствуешь себя и свободно, и легко, и удобно».

Третья вещь, которая тоже служит самым верным выводом отсюда: человек должен уметь сделать из своей жизни литературу, тогда жизнь переносима. Если просто существовать без каких-то литературных намеков, без литературных параллелей, если не выдумывать себе приключений, ты обречен, твоя жизнь скучна. Главные отличия Тома и Гека от окружающих в том, что они постоянно создают себе эту реальность, они ее выдумывают, хотя и попадают постоянно в тяжелые ситуации. Когда Том и Бекки заблудились в пещере, это вообще чудовищная история; помните, Бекки уже слабеет, почти никакого нет шанса спастись, но Том нашел, конечно, выход – и как же? С помощью бечевки от воздушного змея.

Почему Бекки полюбила Тома? Уж конечно не потому, что он взял на себя вину за порванную ею книгу. С ним интересно. Он всегда найдет какой-то вход, сказал бы я, даже если выход проблематичен. А почему все любят Гека, этого юного парию, этого бродягу, почему все дети города ему завидуют? Да тому, что он может спать в лесу, тому, что ему никто не судья и никто не начальник, тому, что у него есть бесценные для ребенка предметы вроде дохлой кошки. Любой нормальный человек пришел бы ужас от жизни, которой живет Гек. Но Геку она нравится. Потому что Америка – страна людей, которые сами себе хозяева, и во многих отношениях именно с этого Америка началась – вот с этого маленького бродяги, осваивающего мир.

В «Геке Финне» есть два очень забавных героя-мошенника. Один выдает себя за дофина, пропавшего сына Людовика XVII, другой – за пропавшего сына герцога Бриджуотера. Вот они иллюстрируют главную особенность героя-плута: он странствует потому, что в следующий раз за повторение трюка его могут побить. Если вы помните, представление «Королевский жираф, или Царственное совершенство» нельзя дважды показывать в одном месте, потому что на следующее представление публика приходит с тухлыми яйцами и помидорами. Кстати, надо сказать, что «Королевский жираф» – это, может быть, преддверие, начало будущего авангардного театра. Сколько длится это представление – минут пять? И в чем оно заключается? Везде по городу развешаны афиши: «ТОЛЬКО В ЗАЛЕ СУДА! ТОЛЬКО ТРИ СПЕКТАКЛЯ! ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЕ ТРАГИКИДЭВИД ГАРРИК МЛАДШИЙ И ЭДМУНД КИН СТАРШИЙ! (Америка – наивная страна, она не знает, что Кин и Гаррик давно умерли. – Д.Б.) Из лондонских и европейских театров в захватывающей трагедии “Королевский жираф, или Царственное совершенство”!!! » А ниже для завлекательности добавлено крупными буквами: «Женщины и дети не допускаются!» Герцогу лет тридцать, дофину – семьдесят, и семидесятилетний этот дофин выбегает на сцену совершенно голый, сверкающий как радуга, раскрашенный во все краски, и на четвереньках по сцене скачет, на чем все завершается. Это, конечно, грандиозное надувательство, но вместе с тем это очень обаятельное надувательство. Ведь мы сочувствуем Остапу Бендеру, который дурит идиотов? И Гек Финн, когда видит, как этих проходимцев, поймав и обваляв в смоле и в перьях, тащат верхом на шесте, им сострадает. Они, конечно, люди без чести и совести, но тем не менее Гек их жалеет, даже думает: «Никогда больше их злом поминать не буду. Прямо смотреть страшно было. Люди бывают очень жестоки друг к другу».

Почему эти два абсолютно циничных бродяги ему симпатичны? Почему, когда они дурят туповатых фермеров, мы фермерам не сочувствуем? Потому что, как точно сказал Илья Ильф, один из авторов бендеровской дилогии, это «край непуганых идиотов». И по Марку Твену надувательство их – это своего рода искусство, фантазерство, сочинительство, изобретение, разбой, это тоже художественная практика такая. И образ американца – изобретательного, хамоватого, свободного, иногда преступного – создал, бесспорно, Твен. Американский герой отличается от героя европейского тем, что он ни в каком отношении не рыцарь, а в гораздо большей степени авантюрист и иногда просто подонок, но подонок очень милый.

Но одного создания этого образа в общем конструировании американской морали было бы недостаточно, чтобы говорить о Марке Твене как об основателе американской литературы. Марк Твен создал американский пейзаж. Америка в его текстах предстает как необычайно просторная, свободная, огромная страна, в которой постоянно происходят могучие стихийные бедствия. «Наводнение на Миссисипи – если не считать пожара – самое разрушительное и ужасное бедствие», – пишет Марк Твен в «Жизни на Миссисипи». В «Приключениях Гекльберри Финна» Гек с Джимом уютно пересиживают наводнение в пещере, а река дней десять или двенадцать все поднимается и поднимается, выходит из берегов, так что почти весь их островок затопило. Это страна огромных рек, невероятных, необъятных, неосвоенных степей, страна лесов, в которых можно потеряться, пещер, где можно заблудиться, – огромное, прекрасное, дикое пространство, в котором сама природа вступает в тайный сговор с человеком. Когда Геку нужно спрятаться, он прячется в пещере или в лесу – человеческий мир жесток, а мир природы спасителен. И старуха Миссисипи – это гигантский путь к свободе. Все эти пароходы, которые ночью проплывают с огнями, все эти туманные пустынные берега – все это создает одновременно страшный и поэтичный мир, в который хочется попасть. Америка стала страной, в которой хочется жить. И это ночное путешествие к свободе, ночное бегство по Миссисипи становится, наверное, самой убедительной, самой красивой картиной во всей американской прозе. Это как в стихотворении Новеллы Матвеевой «Река», которое кажется мне лучшим из всех написанных на эту тему: