Дмитрий Быков - Иностранная литература: тайны и демоны

Но причина была не только в алкогольном драйве. Причина была в том, что Кинг стал заложником своей репутации. Самый плодовитый, самый богатый американский писатель, который к 1986 году, году «Мизери», является абсолютным королем жанра, который вернул интерес к готике, права на экранизацию которого продаются еще на стадии работы над первой главой очередного романа, оказался в ситуации, когда нужно все время напоминать о себе, все время заново что-то доказывать.

У него не было способности, что есть, например, у Томаса Пинчона: исчезнуть, не мелькать, не появляться в прессе, чтобы каждого его нового романа ожидали с еще большим нетерпением. Правда, в последнее время Пинчон увлекся и выпустил три романа подряд и даже озвучил себя в «Симпсонах» – и тут же мы стали наблюдать падение культового статуса, тем более что и романы-то все после «На день погребения Моего» (2006) [102] «Врожденный порок» (2009), «Край навылет» (2013). пошли один другого хуже.

Кинг не играет в загадочного персонажа, не создает вокруг себя легенду. Его жизнь абсолютно открыта. Он много встречается с читателями, больше того, обрел прекрасную привычку к большинству своих новых текстов писать предисловие и послесловие, в которых подробно объясняет, откуда, из какого ужаса взялся тот или иной сюжет: а вот я представил, что из раковины вылезает палец, потом подумал, что из унитаза было бы еще интереснее («Палец»); а вот представил себе, что я вышел из «бьюика», и отошел помочиться, и соскользнул с обрыва, а «бьюик» остался, – что было бы с этим «бьюиком», вдруг он принадлежал бы инопланетянам («Почти как “бьюик”»)? Он, ничего не скрывая, пускает читателя в свою творческую лабораторию. И это сослужило ему довольно дурную службу. Стали говорить о том, что Стивен Кинг устарел, пишет всё жиже (действительно, из поздних его романов можно отжать до трети без всякого сожаления). Весь гениальный талант рассказчика, весь гуманизм, все дружелюбие к читателю – все это стало постепенно считаться каким-то дурным тоном. И сколько бы Кинг ни доказывал, что он серьезный писатель, но, когда в 2003 году ему присудили Национальную книжную премию – National Book Award, нашлись те, кто стал говорить, что это свидетельство полной деградации американской культуры. Добрый Кинг, который всю жизнь на это обижается, но преодолевает обиду, на церемонии вручения ему медали «За выдающийся вклад в американскую литературу» ответил этим критикам просто:

– Многие не упускают случая гордо заявить, что не читали ни строчки Джона Гришема или Тома Клэнси. Вы что, думаете, вам начисляют очки за то, что вы добровольно отказываетесь от связи с собственной культурой?

И прекрасно, считает Кинг, что наконец стираются границы между трэшем и интеллектуальной литературой. Вот такие идеалистические совершенно взгляды. Не случайно после столь ледяного приема Кинг попал очень скоро в больницу с пневмонией. Все-таки для него это был некоторый шок, что люди, присудившие ему награду, относились к нему с определенным скепсисом.

На Кинге сбылся еще один из великих законов культуры: великим писателем, большим писателем, по крайней мере, считается не тот, кто написал много хорошего, а тот, кто написал мало плохого. Почему Булат Окуджава остается бесспорным лидером в авторской песне? Потому что у него плохих песен нет. У Александра Галича, скажем, есть песни, которые лучше окуджавовских, но есть гораздо хуже, особенно когда он начинает историко-культурное что-нибудь писать типа «Литераторских мостков». Пафос заглушает все, и гениальный автор становится заложником этого пафоса. Та же история с Виктором Пелевиным. Тебя могут воспринимать как гениального писателя, если ты написал пять прекрасных романов, но если после этого ты написал семь плохих, то твои пять прекрасных отходят куда-то на безнадежно задний план.

Конечно, Кинг – крупнейший американский прозаик, но, прочитав двухтомный «Мешок с костями», да еще последовавшую за ним «Историю Лизи», или «Розу Марену», или последние три тома «Темной башни», начиная с «Песни Сюзанны», мы начинаем думать: «А может, ничего особенного у Кинга и не было? Может, это все коммерческий трюк? Ну придумал в своей жизни два-три удачных ужаса…» И после этого надо очень долго перечитывать «хорошего» Кинга, тот же «Крауч-Энд», чтобы понять: «Да, это крупный писатель. Да, он умеет». Вспомним первые признаки того, что героиня попала в иное измерение: надпись мелом на черной доске «ПОДЗЕМНЫЙ УЖАС ПОГЛОТИЛ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕЛОВЕК», страшный кот, у которого один глаз и половина морды, какой-то болезненно-красный закат и вывески какие-то не те, и дети – девочка с косичками, похожими на крысиные хвосты, и мальчик с изуродованной, как клешня, рукой. И всё вокруг что-то очень сильно не так… Потом муж героини подходит к зеленой живой изгороди, проваливается в какую-то дыру, и что-то чавкает там… Они в ужасе бегут не зная куда, и им все время попадаются этот страшный кот с развороченной мордой, эти зловещие мальчик и девочка. А потом муж исчезает в подземном переходе, а мальчик и девочка начинают говорить что-то очень странное: «Это американка. Она заблудилась. Потеряла мужа. Потеряла надежду. Попала к Слепому дудочнику…» – и в это момент улица зашевелилась, лопаются трамвайные рельсы.

Хорошо сделано, ничего не поделаешь. Слепой дудочник, страшный Крысолов… Героиня чудом попадает в полицейский участок, слава богу, нормальный, обычный, пропахший потом и табаком участок. Полицейские – последнее, что остается нормой в мире.

У Кинга было искусство напугать. Он владел талантом готики. Абсолютным. Как в рассказе «Человек, который никому не подавал руки», как в гениальном рассказе «Последняя ступенька», как в знаменитом «Плоте», где черное страшное пятно жрет студентов одного за другим и так гипнотизирует их, что, пока пожирает одного, другой даже не пытается доплыть до берега. Это здорово сделано. И тем не менее после Кинга позднего надо долго себя убеждать, что он еще что-то умеет. А он все не может остановиться. Раньше (почему ему и приходилось прибегать к псевдонимам – Ричард Бахман, например) издатели старались не брать больше одного его романа в год. Теперь этот лимит благополучно упразднен. Теперь он может вытворять все что угодно. А поскольку ни одного занятия, кроме писания, он не признает, ну разве что иногда написать обзор бейсбольной игры для местной газеты, ему приходится постоянно удовлетворять эту свою графоманскую страсть.

Так, в 2014 году вышел неплохой – именно что неплохой – детективный роман «Мистер Мерседес», который обещает начать трилогию, и следом был назначен выход романа «Возрождение», причем все уже знали, что это роман о мальчике, искренне полюбившем католического священника, который совершил преступление и исчез, а через многие годы мальчик встречает его и узнает, что возрождение порой бывает страшнее, чем исчезновение. И тут с неизбежностью вспоминаются «Круг оборотня» и «Кладбище домашних животных». Кинг верен себе и вертится в одном и том же круге тем. Вот эта неизбежность повторений, эта разжиженность, порой отсутствие сюжетных мотивировок и, больше того, эта некоторая поверхностность, которая так заметна уже в «Докторе Сне», – это все превращает Кинга даже для нас, его фанатов, в несостоявшегося гения. Но именно эта несостоятельность, незавершенность судьбы делает Кинга еще более нам родным. Потому что удавшейся жизни нет – все умирают. Может быть, прав Эрлихман, на которого я все время ссылаюсь, говоря, что «Темная башня» самой неудачностью своей работает на замысел. Так бывает у гениев, когда минусы оборачиваются в плюсы. Конечно, нас разочаровывает, когда стрелок Роланд Дискейн в конце книги оказывается у первой ее строки. Но вы могли бы другой конец придумать? И между прочим, еще до выхода седьмой книги все догадались, чем все кончится: стрелок вернется к началу. Потому что это Кинг. Потому что ничего другого мы от него не ждем.