Умберто Эко - Роль читателя. Исследования по семиотике текста [litres]

Заметим, что согласно Пирсу интерпретант – это не только то, что я отождествил с элементарными семантическими компонентами. На самом деле, понятие интерпретант гораздо богаче. Даже те усилия по производству умозаключений, на которые подвигает нас какая-нибудь фраза или целая книга, следует считать интерпретацией первоначального семиотического стимула.

Если я верно интерпретирую Пирса, то весь текст романа Стендаля «Красное и черное» следует рассматривать как интерпретацию высказывания «Наполеон умер в 1821 году». В самом деле, лишь полностью поняв драму молодого француза, страдающего от застоя Реставрации, мы можем по-настоящему понять значение того, что Наполеон необратимо умер в 1821 году. После прочтения романа Стендаля это историческое утверждение обогащается целым рядом возможных коннотативных содержаний-значений. И если это утверждение имеет некий объект, то даже непосредственный объект его [данного выражения] становится более «плотным» благодаря данной конкретной интерпретации.

«Красное и черное» – это интерпретант упомянутого утверждения в силу, по крайней мере, двух причин. Во-первых, благодаря своей внутренней структуре, т. е. контекстуальным отсылкам к ситуации во Франции после смерти Наполеона. Во-вторых, благодаря многим поддающимся проверке утверждениям критиков и литературоведов, которые объявили этот роман Стендаля примером «романа воспитания» ( Bildungsroman ), повествующего о неосуществимой и несбывшейся бонапартистской мечте. Таким образом, книга воспринимается как интерпретант исторического утверждения в силу конкретных и проверяемых соотношений (корреляций). Таким же точно образом мы знаем, что некий портрет интерпретирует содержание-значение слова / Наполеон / потому что на раме портрета есть соответствующая надпись (сделанная автором портрета), принимаемая музеями и воспроизводимая в бесчисленных книгах по истории искусства.

Очевидно, чтобы сделать понятие интерпретант плодотворным, следует прежде всего освободить его от всяких психологизирующих недопониманий. Не могу сказать, что сам Пирс сделал это. Напротив, поскольку согласно Пирсу даже идеи суть знаки, в некоторых его текстах интерпретанты выступают как ментальные акты. Я только хочу сказать, что (с точки зрения теории означивания [signification]) мы должны произвести своего рода хирургическую операцию, сохранив лишь очень точный аспект этой категории. Интерпретанты – это проверяемые и описуемые соответствия, ассоциируемые, по общему согласию, с другим знаком. Таким образом, анализ содержания становится культурно-обусловленной операцией, которая осуществляется лишь с физически проверяемыми (воспринимаемыми) продуктами культуры, т. е. с другими знаками и их взаимными корреляциями. Процесс неограниченного семиозиса показывает нам, как означивание (signification), постоянно соотнося один знак с другим или с рядом других знаков, обрисовывает элементы культуры (cultural units) асимптотически, никогда не позволяя прикоснуться к ним непосредственно, но делая их доступными через посредничество других элементов. Так, мы никогда не обязаны замещать элемент культуры чем-то, что не есть семиотическая сущность, и никакой элемент культуры не должен быть объясняем через какую-либо платоновскую, психическую или предметную сущность. Семиозис объясняет себя сам: это постоянное круговращение есть нормальное условие означивания (signification), и оно (это круговращение) даже позволяет по ходу процессов коммуникации использовать знаки для того, чтобы говорить о предметах и состояниях мира.

A l’époque où commence cette histoire, Raoul et Marguerite (un joli nom pour les amours) étaient mariés depuis cinq mois environ.

Mariage d’inclination, bien entendu.

Raoul, un beau soir, en entendant Marguerite chanter la jolie romance du colonel Henry d’Erville:

Raoul, dis-je, s’était juré que la divine Marguerite (diva Margarita) n’appartiendrait jamais à un autre homme qu’à luimême.

Le ménage eût été le plus heureux de tous les ménages, sans le fichu caractère des deux conjoints.

В то время, когда начинается эта история, Рауль и Маргарита (прекрасные имена для любовной пары) уже месяцев пять как были женаты.

Разумеется, брак был по взаимной склонности.

Рауль, услышав – в один прекрасный вечер, – как Маргарита напевает забавный романс полковника Анри д’Эрвиля:

так вот Рауль, должен вам сказать, поклялся, что божественная Маргарита (diva Margarita) никогда не будет принадлежать другому мужчине.

Этот брак был бы счастливейшим из всех браков, если бы не ужасные характеры супругов.

«Да» или «нет», сказанные невпопад, – и тотчас же, хлоп, бьются тарелки, отвешивается пощечина или вообще дается пинок под зад.

Pour un oui, pour un non, crac! une assiette cassée, une gifle, un coup de pied dans le cul.

A ces bruits, Amour fuyait éploré, attendant, au coin du grand parc, l’heure toujours proche de la réconciliation.

Alors, des baisers sans nombre, des caresses sans fin, tendres et bien informées, des ardeurs d’enfer.

C’était à croire que ces deux cochons-là se disputaient pour s’offrir l’occasion de se raccommoder.

Un jour, pourtant, ce fut plus grave que d’habitude.

Un soir, plutôt.

Ils étaient allés au Théâtre d’Application, où l’on jouait, entre autres pièces, L’Infidèle, de M. de Porto-Riche.

Заслышав эти звуки, сама Любовь бежит, вся в слезах, и ожидает потом в уголке обширного парка близкий час неизбежного примирения.

Потом начинаются бесчисленные поцелуи, бесконечные – нежные и искусные – ласки, инфернальные страсти.

Можно было подумать, что эти двое негодников ссорились только для того, чтобы снова и снова давать себе повод мириться.