Витторио Страда - Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Возьмем, например, Исполнительный комитет. После III конгресса от РКП(б) в него входили: Зиновьев, Бухарин, Радек, Ленин и Троцкий (действительные члены) и Каменев и Кобецкий (кандидаты). Первые трое, судя по документам, постоянно участвовали в заседаниях Исполкома. Замены, имевшие место в период между 1923 и 1928 годами, являлись прямым отражением взлета или падения того или иного руководителя в русской партии: после V конгресса действительными членами Исполкома становятся Сталин, Каменев и Рыков, выходят из него Троцкий и Радек. Состав Президиума отражает те же колебания: до V конгресса в него входили Зиновьев, Бухарин и Радек, после V конгресса – Зиновьев, Бухарин и Сталин, а Каменев, Рыков и Сокольников – кандидаты; после VI пленума (февраль – март 1926 года) – Зиновьев, Бухарин, Сталин и Мануильский; после VII пленума – Бухарин, Мануильский и Сталин; Молотов и Пятницкий – кандидаты. Речь не шла просто о формальной дани мифу о «генеральном штабе всемирной революции» (согласно которому не подобало высшим руководителям русской партии не быть членами высших органов Коминтерна). Даже Сталин, которому часто приписывали безразличие к делам Коминтерна, постоянно лично участвовал во многих заседаниях Исполкома и Президиума между 1925 и 1928 годами. Тем не менее в середине 20-х годов наметилась новая тенденция: к высшим политическим руководителям прикреплять работников с богатым опытом, хорошо знакомых с работой аппарата. Кажется, именно поэтому был введен в Президиум Мануильский на VI пленуме (февраль – март 1926 года), а Пятницкий и Лозовский на VI конгрессе.

С наступлением 1929 года и победой Сталина над последней внутренней оппозицией в русской партии реальный объем работы, выполняемой советской делегацией в руководящих органах Коминтерна, и в какой-то степени объем ее политической ответственности начали все больше довлеть над этими бывалыми routiers [стреляными воробьями. – Ред .] (на XI пленуме в Президиум как кандидаты в члены были введены еще дополнительно Гусев и Кнорин). Это, несомненно, свидетельствовало о том, что советская руководящая группа стала меньше считаться с Коминтерном. Присутствие в руководстве лидера высшего ранта из русской партии не ослабляло, а, напротив, усиливало контроль (например, присутствие Молотова в руководстве в период между 1928 и 1930 годами).

Следующий поворот произошел на VII конгрессе. Именно тогда, когда в соответствии с требованиями новой политики Народных фронтов возросла роль нерусских руководителей и некоторые из них вошли в высшие органы Коминтерна, стремясь сохранить, пусть ограниченную организационную, автономию (Димитров, Тольятти, Готвальд), присутствия какого-нибудь Мануильского или Куусинена было уже недостаточно, чтобы гарантировать в полной мере контроль русской партии над Интернационалом. И тогда в Исполком попадает Ежов – знаменитый глава сталинской политической полиции, а в числе членов Президиума (а также и в числе кандидатов в члены политического Секретариата Коминтерна) появляется темная фигура Москвина (Трилиссера), человека, который второстепенные должности в аппарате Коминтерна совмещал с куда более высокими должностями в ГПУ. Тот факт, что подобная личность практически заменила в советской делегации в Коминтерне старого большевика Пятницкого (место которого он занял и в ОМСе), знаменателен и свидетельствует об уничижении «всемирной партии революции».

Из 700 мужчин и женщин, которых можно считать в широком смысле руководящей группой международного коммунистического движения между 1919 и 1943 годами, большинство представляло нерусские коммунистические партии в центральных органах Коминтерна и параллельных организаций. Вряд ли стоит подчеркивать после сказанного выше о роли советских представителей, что это численное превосходство не соответствовало их реальному весу в политическом или организационном планах. Кроме того, бывало и так, что представители национальных партий были ими лишь формально, поскольку они не жили постоянно в Москве и нерегулярно участвовали в заседаниях организаций, в которые входили, или не участвовали совсем. Это относилось не только к делегатам географически наиболее удаленных от СССР стран (Латинская Америка, Южная Африка), но и, как это ни парадоксально, к известным лидерам наиболее крупных партий, включение которых в Исполком или Президиум Коминтерна носило представительский и престижный характер [1098]. Одновременно это было связано с риском для организаций, которые они представляли; национальные секции могли бы серьезно ослабнуть, если бы их выдающиеся руководители стали с полной отдачей постоянно работать в органах Коминтерна [1099]. Так, Тельман – бесспорный лидер КПГ после 1925 года и член Президиума Коминтерна с 1926 по 1933 год, в течение этого времени никогда не жил постоянно в Москве, хотя до ареста регулярно участвовал в работе расширенных заседаний Исполкома. Действительными представителями КПГ в Москве в эти годы были поочередно и с разными функциями – Реммеле, Ульбрихт, Денгель, Геккерт и Гейнц Нейманн. Аналогичным образом Торез, избранный членом Исполкома в 1928 году и членом Президиума в 1931 году, никогда не был действительным представителем ФКП в Коминтерне: в этой роли выступали с 1921 по 1936 год Суварин, Селье, Трэн, Жакоб, Креме, Барбе, Ферра, Селор и Марти. Роль представителя от национальной партии в Москве долгое время оставалась чрезвычайно важной и деликатной. Лишь во второй половине 30-х годов она как будто начинает терять свое значение, и на пост представителей партии посылают теперь деятелей более низкого уровня. Это явилось, как можно предположить, следствием того, что реальная власть в Коминтерне была передана более узким его органам, а Исполком, в котором по уставу должно было быть представлено большинство партий-членов, как и Президиум, потерял свое значение. До той поры, как правило, представлять партию мог кто-то из ее высших руководителей. В этом смысле показателен пример ИКП: между 1921 и 1935 годами представителями «фирмы», как тогда говорили, были поочередно Террачини, Дженнари, Грамши, Скоччимарро, Тольятти, Таска, Гриеко, Берти, Монтаньяна, Доцца, то есть все высшие руководители. Для всех этих людей назначение представителем в Москву было как бы подтверждением их ведущей роли в партии (которую они сохраняли и по истечении мандата; исключением был лишь Таска) и часто ступенькой для последующего продвижения по иерархической лестнице. В других партиях, где руководящая группа была менее однородной, чем в ИКП, дело обстояло иначе. «Откомандирование» в Москву могло быть поощрением, однако иногда это была лишь видимость поощрения, означая отстранение лидера от действительно руководящей роли в партии. Таким образом, лидер, обретая престиж, лишался власти; так было в чехословацкой партии (между 1924 и 1926 годами) со Шмералем и, несомненно, в ФКП с Суварином в 1921 – 1924 годах. «Направление в распоряжение» центральных органов Коминтерна могло быть (правда, случалось это крайне редко) откровенно карательной мерой: в 1929 году Исполком Коминтерна, подвергнув суровой критике политическую линию Компартии США, направил ее руководству письмо, в котором потребовал, чтобы главный руководитель этой партии Джей Ловстон был направлен в Москву в качестве представителя партии, а место секретаря занял Фостер. Отказ Ловстона явился причиной серьезного внутреннего кризиса в Коммунистической партии США, завершившегося исключением его из партии и из Коминтерна. В другом случае аналогичная мера была, напротив, воспринята без особых возражений как партией, так и лицом, о котором шла речь, – Жу Кипэем, которого критиковали за неудачу линии на восстание, избранной Коммунистической партией Китая (1927 год); в 1928 году он был направлен в Москву представителем КПК в Президиуме и работал там несколько лет.