Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

Поэтому очевидно, что взаимный контакт Запада и еврея носил противоположный смысл для этих двух организмов. Для еврея он стал источником силы и формы, Запад же приобрел упадок сил и дисторсию. Еврей находился внутри Запада, но Запад не находился внутри него. Преследование закаляет , если дело не доходит до истребления. Цитата, взятая эпиграфом данной работы, столь же справедлива теперь для Запада, как в прошлом для еврея.

Говоря о гонениях на еврея, мы указываем тем самым источник его жизненной миссии. Тысячелетие массовых убийств, грабежей, обмана, поджогов, оскорблений, издевательств, изгнаний, эксплуатации — такую награду получил еврей от Запада. Все это не только закалило его, придав расовой прочности, но обеспечило ему миссию, состоящую в мести и разрушении. Европейские народы и монархи собирали взрывчатку в чужой душе, обосновавшейся в их среде.

Жизнь подчиняется великой естественной регулярности войн: даже примитивные племена Африки ведут войны, для которых с точки зрения культурного человека вообще нет повода. Появление на земле высокой культуры с такой концентрацией власти, которую ей обеспечила сложная организация и структура, вызывают в человеческом окружении ответную волю к разрушению как противовес созидательной воле высокой культуры. В [реальной] жизни не принадлежать — значит противостоять. Противостояние может долго или всегда оставаться латентным из-за других, более сильных конфликтов, но в итоге никуда не девается, скрытое и потенциальное. Контакт двух сверхличных организмов может повлечь только противостояние и войну. Западный и еврейский организмы на протяжении тысячелетия своих взаимоотношений пребывали в неослабевающей войне. Это не было сражением на поле боя, столкновением линейных кораблей: война протекала в другой форме.

Тотальная отчужденность еврея делала его политически невидимым для Запада, который не считал еврея нацией, поскольку тот не имел ни династии, ни территории. Он говорил на том языке, который преобладал в ландшафте его местопребывания. У него не было государства западного образца. Казалось, что еврейство — просто религия, и в таком смысле оно не являлось политической единицей, поскольку даже в Тридцатилетней войне 1618–1648 гг. религия играла подчиненную роль по сравнению с политикой династий и Фронды. Поэтому, несмотря на то, что Запад сам наделил еврея его политической миссией мести и разрушения, он не мог видеть в нем [соперничающей] политической единицы.

Таким образом, война между западной культурой и евреем велась подспудно. Еврей не мог предстать в своем единстве и открыто сражаться с Западом из-за связанных с этим трудностей. Запад сразу объединился бы против открытого еврейского нападения и уничтожил бы его полностью. Еврею волей-неволей приходилось использовать политику влияния на исход конфликтов между западными силами, идеями и государствами в своих интересах. Он всегда принимал сторону тех, кто стоял за материализм и триумф экономики против абсолютизма и религиозного единства Запада, защищал свободу торговли и ростовщичество.

Тактикой этой еврейской войны была опора на деньги. Рассеяние, материализм и законченный космополитизм еврея не позволяли ему участвовать в героических полевых сражениях, поэтому он воевал с помощью кредита, отказа в кредите и подкупа, искал возможности легального воздействия на важных лиц. С тех пор, как западные папы запретили христианам взимать процент, евреи пользовались благоприятным экономическим положением. Кромвель вернул их обратно в Англию, когда решил, что «в стране не хватает денег». В XVII столетии они владели крупнейшими банкирскими домами Запада. Сам Банк Англии был основан на концессиях, отданных Эли-бен-Исраэлю Кромвелем. Этот банк начал с того, что платил 4.5 % по депозитам и перезанимал правительству под 8 %.

Подобную тактику еврей не мог свободно применять до середины тысячелетия. Схоластическая философия, законы церкви, дух времени, право феодальных баронов грабить его — все было против еврея. Св. Фома Аквинский, например, в XIII веке учил, что торговлю следует презирать как порождение безграничной алчности, что взимание процента несправедливо, поэтому евреев надо лишить денег, нажитых ростовщичеством, заставить работать и отказаться от жажды наживы. Многие папы издавали буллы против экономических практик, материализма и растущего влияния евреев.

Однако душа Запада постепенно овнешнялась. Столетия медленных перемен подготавливали к решительному повороту 1789 г. Прежняя западная сосредоточенность на внутреннем мире, обеспечившая феодальным векам их несомненную духовную сплоченность, постепенно нарушалась новыми конфликтами: между городом и деревней, торговой и земельной знатью, материализмом и духом религии. Реформация прошла по западной душе трещиной, из которой вышел кальвинизм как символ грядущего триумфа материализма. Кальвин проповедовал святость экономической деятельности, санкционировал ростовщичество, постулировал богатство как знак избранности к спасению. Этот дух быстро распространился, и в 1545 г. Генрих VIII легализовал ростовщичество в Англии. Старая западная доктрина о его греховности была отвергнута.

Еврею это принесло свободу и открыло доступ к власти, пусть даже замаскированной, скрытой. В часы Реформации еврей везде боролся против церкви, а в споре между Лютером и Кальвином поддерживал Кальвина, поскольку Лютер также отвергал ростовщичество. Победа в Англии адаптированного кальвинизма — пуританства — создала для еврея благоприятные условия. Пуританский писатель Бакстер даже признавал религиозным долгом выбирать из двух экономических вариантов более прибыльный. Выбрать меньшую прибыль означало пойти против Божьей воли. Такая атмосфера оберегала и увеличивала еврейское состояние, так что прежним грабежам со стороны монархов и баронов был положен конец.

В начале XVII века в западной истории возникает подводное течение — искривление, дисторсия. Она вызвала огромные последствия в Англии, и как раз в экономической жизни. Многие из наиболее хищных аспектов ростовщичества и финансового капитала были вовсе не английскими и объяснялись возросшим влиянием еврея. Опять-таки, это не говорит о виновности еврея. Его религия как основа еврейского единства разрешала брать процент и применяла разную этику к отношениям, с одной стороны, между евреями и гоями и, с другой — между самими евреями. Нанесение вреда гою было достойно поощрения, согласно еврейской религии. Этот религиозный догмат вполне мог оставаться мертвой буквой, но не для еврея, жизненная миссия которого формировалась, как было сказано, в обстановке многовековых гонений. Еврей просто оставался самим собой, но влияние, которое он оказывал, не было заложено в природе западной культуры, являясь ее дисторсией . Даже в XIX столетии, когда уже была окончательно санкционирована жажда наживы, замечательный выразитель западного духа Карлейль приходил в ужас от картины всеобщего ограбления и душегубства, осуществлявшегося с помощью коварного экономико-правового оружия, и полной потери общественной совести, что обрекало целые слои наций на нужду и несчастья.