Пятигорский Моисеевич - Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства

Ксенофонтов H. Н. Якутские рассказы о шаманах. М., 1931; из устного сообщения о полевой работе среди кетов летом 1960 г. (В. Н. Топорова).

Следующие шаманистической традиции, конечно, не называют себя анимистами. «Классическая» теория анимизма была выдвинута Э. Б. Тэйлором (Primitive Culture. L., 1873) и развита Мареттом (1903, 1908); см. также: Lessa W. A. and Vogt Е. Z. Rider in Comparative Religion, fourth ed. London, 1979. P. 7—19; Пропп В . Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 1947.

Тибетская книга мертвых полна описаниями испытаний, которые переживает умерший в промежуточном состоянии ( бардо ) между умиранием и смертью — и смертью и перевоплощением.

Ссылаясь на этот эпизод (как он описан в «Маха-Параниббана-сутта» из «Сутта-питаки» палийского канона), я занимаю позицию не только внешнего наблюдателя буддийской религии , но также и человека, осознающего свой исключительно этический подход к ней. Ведь согласно некоторым буддийским комментариям на этот фрагмент, болезнь, хотя Будда и желал ее, была чисто физическим феноменом, имела физические причины и была сама непосредственной причиной физической смерти Будды.

Древняя индийская культура, без сомнения, обеспечила фон для самой абсолютной и абсолютистской концепции души (или, точнее говоря, самости, атмана ), которая рассматривалась как вечная, несоз-данная и не подверженная никаким материальным воздействиям или влияниям. Именно в контексте этой концепции возникло представление о трех телах, а именно: тело души, тело ума и тело тела.

Этот рубеж имеет также свою когнитивную или эпистемологическую сторону, а именно он отмечает переход от невежества (как это утверждается в речи Достопочтенного Мастера до и после Ритуала) к знанию. Последнее следует понимать как одновременно знание Слова и Знание того, что до тех пор было сокрыто, т. е. самого Ритуала.

Можно также утверждать, что психологически переходный ритуал порождает в осуществляющем его некоторые ментальные (эмоциональные, аффективные и т. д.) состояния, которые дают ему возможность действовать или думать таким образом, которым он никогда бы не был в состоянии действовать и думать вне этих состояний. Только действуя и думая как другой , а не он сам , участник ритуала может делать то, что он делает, и думать то, что думает по ходу ритуала. Существует широкий спектр этих состояний, от ритуально индуцированного транса до экстаза и, в особенности, состояний одержимости.

После всего вышесказанного, мы можем сказать, что «священное» дано внешнему наблюдателю в феномене (храм, ритуал, праздник, миф и т. д.), который может быть описан как целое ( этос) или как функция или группа функций. В то время как «сверхъестественное» является в феноменологии религии чисто относительным понятием , понятием, которое не может быть термином описания наблюдаемых фактов, но которое может быть использовано в интерпретации этих фактов наблюдателем, а также наблюдаемыми. Так, когда в комментарии на фрагмент из Вед мы читаем, что «сома [зелье, использовавшееся в их священных ритуалах], которую мы даем Богам и пьем сами, — это не настоящая сома», мы понимаем, что, используя наш описательный язык, сома, которую мы даем и пьем, священна: она обладает определенной функцией, но существует иная сома, которая является сверхъестественной. Подобным же образом, когда мы читаем в некоторых масонских книгах, что масонский Ритуал имеет значение и силу, которые не могут быть поняты его участниками, поскольку это понимание касается самого проведения Ритуала, то эти значение и сила могут быть описаны как сверхъестественные по отношению к священности Ритуала.

Одну из позднейших модификаций этого представления, источником которой, вероятно, являются египетские магические практики эллинистического периода, можно увидеть в средневековой еврейской легенде о Големе.

При условии, что мы употребляем термин «первичный» и другие подобные термины как чистую абстракцию нашего собственного понимания. Так, «прошлое», о котором мы говорили в начале главы, — это, на самом деле, тоже не больше чем абстракция нашего понимания фактов религии.

или происходит от нее. Наиболее существенным здесь является то, что, хотя в контексте Ритуала Хирам есть Слово, а Слово есть Душа, как центральный персонаж легенды, воспроизводимой в Ритуале, Хирам остается простым смертным. От смертного человека, не являющегося духом, не ожидается — согласно мифологическому контексту, — что он знает, что произойдет с ним после смерти. В своем чрезвычайно интересном комментарии к одному из ранних кельтских мифических циклов братья Рис отмечают, что великие волшебники знают, как чудесным образом превращаться в различных животных, но, превратившись, они уже не осознают себя волшебниками, которыми они начинали этот ряд превращений. Таким образом, наш материал может быть легко редуцирован к двум основным пунктам. Первый состоит в том, что как волшебники, так и вещи или существа, в которые они превращаются, являются естественными и наделенными некоторым видом или степенью осознания, соответствующими физическому статусу существа: человека, или листа, или камня, или стрекозы и т. д. Второй — это то, что считается сверхъестественным , — превращение из одного существа в другое, превращение, которое можно представлять как результат сознательного импульса со стороны волшебника в момент превращения, вслед за которым наступает бессознательное состояние, продолжающееся, пока он остается этой другой вещью (см.: Rees В. and Rees A. Celtic Heritage. London, 1973).

Этот «внеритуальный» характер масонского погребения, его немистический, не-трансформационный смысл и чрезвычайно рационалистическое понимание его самими масонами решительно подчеркивались почти всеми масонскими авторами 18-го столетия. «Последние почести, оказываемые умершему, полезны только в качестве наставления для живущих… Устремите свой взгляд на последнюю сцену; посмотрите на жизнь, лишенную ее украшений и представленную в ее естественном состоянии; и тогда ты будешь убежден в тщетности тех пустых мечтаний…»: Preston W. Op. cit. P. 205.

«Спячка» такого рода является одним из самых распространенных мотивов в германском, кельтском и кавказском фольклоре.