Олег Поль - Остров Достоверности

4. Теперь перейдем к познанию общих понятий или универсалий. Я уже упоминал, какие различные мнения существуют о них. Одни хотят придать им высшее реальнейшее бытие в мире идей, другие — вовсе отрицают их существование. Есть и средние теории. Однако эти учения имеют ту общую черту, что мыслят универсалию как некую пребывающую бездушную вещь, вообще как объект. Даже те, кто полагает универсалию идеей, пребывающей в горнем мире, считают ее мыслью Божества, то есть объектом. Особенно охотно идеи сравнивают с замыслами художников; но ведь замысел художника — это вполне безвольный, всецело подчиненный диктаторской воле творца образ (узнать хорошенько учение Платона, и если оно таково, цитировать его, если же у него можно найти подтверждение теории философии вселенского спасения — тем более цитировать). Между тем, если универсалия есть общее понятие ряда монад, — будем пока говорить об универсалиях монад, — то очевидно, ей присущи те качества, которые общи всем единичным монадам. Это верно, независимо от того, какая теория о природе универсалии будет принята, так как иначе общее понятие не обобщает единичных понятий монад. Но к числу свойств или совершенств монад принадлежит действенность и субъектность. Эти общие признаки, присущие всем монадам, и потому понятия их должны быть включены в общее понятие данного вида монад. А так как по вышеизложенному учению понятия суть сами предметы, то понятие деятельного субъекта есть сам деятельный субъект, и потому общее понятие тоже необходимо есть таковой. Значит, универсалии монад сами суть монады некоторого высшего порядка. Пока можно удовольствоваться этим общим определением.

5. Обращаясь к понятиям сил и применяя к ним найденное учение, приходится сказать, что понятия сил суть сами силы. В некоторых частных случаях простое наблюдение подтверждает подобный вывод. Никто, например, не мог бы указать, чем понятие гнева отличается, по существу, от самого гнева, — так как на деле понятие гнева есть очень слабый гнев, и притом, может быть, без объекта. Это ясно из того, что если бы кто-нибудь никогда не сердился, он вовсе и не понимал бы, что такое гнев. Другое подтверждение дает тот факт, что сосредоточение внимания на понятии какого-либо аффекта вызываем сам этот аффект. Вспоминая то, на чем мы согласились по поводу отличия смутного и ясного понятия, ты наверно согласишься и с тем, что в подобном случае сосредоточение внимания изгоняет случайные ассоциации, освобождая чистое понятие аффекта, который и есть сам аффект.

6. Если принять теорию мирового источника сил, то приходится заключить, что не может быть единичных понятий сил, а только общие, или, точнее, единично-общие, так как понятия общего и единичного соотносительны. «Любовь вообще» не есть обобщение любви монад А, В, С и т. д., но есть сама любовь в мировом источнике сил. В отдельных ее порывах у разных монад существо ее остается тем же, так как монады сами не производят сил, а только ограничивают общие силы.

7. К понятиям сил принадлежат все формальные понятия математики, логики и чистого естествознания, а также морали. Так, понятие пространства, есть цветосозидающая сила, понятия причины, взаимодействия или справедливости, мудрости — суть силы или деятельности монад.

8. При подобном взгляде на понятие как бы стирается различие между мышлением и волей. И в самом деле, их различие иного рода, чем какое обычно предполагается в общежитии.

Наблюдение душевных содержаний монад дает лишь отдельные содержания воли, а не саму волю, как некоторую силу. Это видели многие психологи, а особенно ярко обрисовал проф. А. И. Введенский в своей замечательной книге «Психология без всякой метафизики». Но это замечание нужно дополнить положительным определением воли. Содержания воли суть хотения, а содержания мысли, рефлектирующей по поводу волевой деятельности — понятия хотений, т. е. ослабленные хотения. То, что обычно называется волей монады, есть способность произвольного внимания. Нет никакого иного «усилия воли», кроме усилия внимания. «Напрячь волю» — значит просто «сосредоточить внимание». Пусть, например, шайка злоумышленников захватила в плен какого-нибудь человека и предлагает ему свободу и богатство, если он будет содействовать ее преступным целям; в случае же отказа, грозят ему смертью. Не значит ли для пленника «усилием воли сломить страх» то же, что «усилием внимания удержаться на добрых побуждениях»? Тогда сила страха, оставленная без внимания, заглохнет, а дух возмущения, путь которому открывает сосредоточение внимания, разгорится.

Сказанному, как будто, противоречит тот случай, когда человек сосредотачивает внимание на некотором желании с целью погасить его. Но на самом деле тут неточно наблюдение: он сосредотачивает внимание на силе негодования против данного желания и эта сила уже убивает желание. Деятельность же мышления состоит в различении и сравнении. Немыслящее животное просто хочет; разумное же животное, прежде чем хотеть, мыслит о хотении, т. е. чуть-чуть начинает хотеть, как бы примеряет намеки хотений, чтобы выбрать самое целесообразное. Сравнение интуиций хотений актом произвольного внимания — вот функция мышления. Внимание только отворяет шлюзы в плотине вечно-напряженного резервуара сил. Монада обладает не волей, а произволением; решает не усилие воли, а задержка внимания. Чтобы это понимание не показалось необыкновенным, замечу, что обычное понимание воли добыто общим наблюдением; теория же, которую тебе излагаю, противопоставляет ему другое, более глубокое наблюдение, которое и предлагается проверить каждому. Творцами этой теории явились древние подвижники, в особенности же

египетские, это есть как раз те люди, сила воли которых изумляет мир. Они же сами не видали в себе никакой воли, все свои действия ощущая, как действия силы Бога, а в себе находили только произволение, которое, по их наблюдениям, действует через усилие внимания. Это учение хорошо изложено у препод. Иоанна Кассиана Римлянина.

9. Ссылка на творцов этого учения, столь прославленных своей волей, несколько смягчает упрек, который могут сделать подобным взглядам: что оно словно изгоняет из мира волю и делает картину мира некой выцветшей пастелью, без сил и напряжений. Чтобы окончательно отклонить этот упрек, замечу, что как раз наоборот: понятие воли нужно в механическом мировоззрении, для которого природа мертва, и воля, как особая сила, то здесь, то там оживляет инертную атомистическую пустыню. Но в нашем мировоззрении, где сами понятия, а через них даже слова являются каждое пороховым погребом, который ждет только искры внимания, чтобы взорваться, какое еще нужно понятие воли? И потому впредь под волей мы везде условимся разуметь усилие внимания.