Олег Поль - Остров Достоверности

Так учение о том, что Бог един, истинно, но не полно, — ибо он троичен в лицах.

Тенденция, которая направляет развитие христианской догматики, есть тенденция чистого познания. Это та самая тенденция, о которой я говорил выше, рассуждая о движении познающего ума внутрь единой Тайны. Оттого каждый догмат есть безусловное обогащение новым ключом умозрения. Но это обогащение иное в этом мире, и иным будет оно после всеобщего воскресения. Ибо там не будет нужды в трудной работе очищения ума.

47. В отношении христианской догматики неуместны соображения об относительности человеческих мнений.

Релятивист говорит, что то, что есть истина для одного, не есть истина для другого. Но из этого однако видно, что релятивист признает целый ряд абсолютных истин. Во-первых, абсолютно истинно, что существую как я, так и тот другой, или те другие, для которых истиной является то, что для меня не истина; ибо, если бы их не было, не было бы тех, для которых существует эта другая истина. Следовательно, достоверно, что существует много личностей. Затем неоспоримо, что если для нас есть разные истины, если много личностей сказывают нечто, хотя бы разное, о некой вселенской тайне, то можно сказать достоверно, что существует некая вселенская тайна.

Так как я могу утверждать достоверно, что существуют другие личности, то можно установить следующий абсолютный закон: личность может с достоверностью утверждать бытие другой личности. Этот закон — условие возможности релятивизма, и таким образом релятивизм сам собой переходит в плюрализм.

Теперь перейду к христианской догматике. Она сводится к утверждению о том, что существуют некие личности; ведь и основной догмат о Св. Троице есть утверждение о личном бытии особого рода. Личность же не может существовать только для кого-то, ибо тогда она не личность; личность есть по самому определению своему, которое признано релятивистом в начале рассуждений — то, что существует в себе, то, для чего существуют различные истины, различные мнения о вселенской тайне.

Поэтому нельзя сказать, что для одного истина, что Христос существовал, а для другого — что Его не было, так как сказать, что Он существует для одного, а для другого нет, значит отрицать, что Он существует сам по себе как личность, а это равносильно отрицанию Его бытия вообще. Таким образом, подобный релятивизм не может пребывать в неустойчивом отношении и неизбежно падает на сторону того из двух мнений, которое отрицает чье-либо бытие.

Сказанное применимо к догмату о Св. Троице, а также и большинству прочих. Особенно яркое подтверждение — учение о пресвятой Богородице. Догмат этот утверждает бытие некой личности, самой совершенной из сотворенного, и в отношении него невозможен спор; ибо утверждать бытие личности, как признает релятивист, я вообще не могу, и, если я утверждаю его, то личность эта существует и сама по себе, издали постигаемая сказывающими о ней.

Личность существует для себя, а не только для других. Практически это означает то, что эти другие не могут предсказать всех действий личности, не властны предвидеть все, что она может явить. Иначе говоря, они постигают личность, как некую свободу. Свобода есть тайна в действии, активность тайны.

(Далее идут мысли о законе личности, изложенной в главе второй. Хотя они суть повторения, привожу их здесь для ясности).

… Хотя так трудно знание личности, хотя она — тайна, но это и прекрасно, ибо вместе с тем и ничего не знаю так твердо, как личность и ее свободу. Я могу смело положиться на личность, которой доверяю, то есть, я как-то знаю наперед всю ее тайну, предсказываю ее свободу, и, вместе с тем, никогда не знаю, как именно проявится эта свобода.

Самое поразительное здесь то, что чем неисследимее свобода, тем достовернее знание о ней, выражающееся в уповании на личность. Так, неисследимы многообразные пути свободного действия Промысла Божия — и на него мы безусловно полагаемся; на человеков же, хотя их мы знаем много лучше, и их свобода узка, полагаться можно редко. Вот где средоточие тайны, вот где встреча понятий личности, тайны и свободы.

Этот закон дает понятие личности, как предмета изумления.

Изумление есть созерцание тайны. Личность есть неиссякаемый источник изумления; и самое учение о Св. Троице может быть понято нашим несовершенным умом только как вечное самоизумление Божества.

48. Здесь на земле началом небесного изумления глубине личности является вера.

Вера определена в части третьей, как сосредоточение внимания, выделение из сущего предмета внимания, необходимое для призывания имени его. Недаром говорится: «Призвать с верою имя Христово…»

Здесь вера есть даже нечто большее. Надо вспомнить учение о постижении личности. Это достоверное знание о сущности личности (в данном случае — Спасителя), порождающее безусловное доверие ко Христу при полном неведении деятельности Христовой, даже более, не только с отказом от проверки, от контроля, но с решимостью никогда не испытывать судеб Его — это знание о самом сокровенном сквозь преграды видимого, это обличение (от слова «лицо», личность) вещей (то есть предмета знания) невидимых — это и есть вера.

Итак, вера есть акт особенного своеобразного сосредоточения внимания, дающий глубокое знание Бога и — страшно сказать — в известном смысле власть над Богом, «область (т. е. власть» чадом Божиим бытии». Это — власть над Его милосердием, та власть, о которой говорится в притчах о вдовице и неправедном судии, о человеке, просившем хлебов у друга…

49. Я указывал в части 3-й, что вера бывает двоякая: деятельная и умозрительная.

Предметом умозрительной веры является определенное суждение. Положим, предметом внимания человека является суждение: «Бог троичен в лицах, но един в существе». Если он весь уходит в умозрение этого суждения, он постигает Бога в его подлинной сущности.

Суждение, предлагаемое вере и открывающее уму знание, называется догматом.

50. Вера, по моему пониманию, не есть благодатная сила, но присуща всякой личности. Это понимание согласно с христианским учением о вере; ведь вера есть условие получения благодати и потому она сама — не от благодати, а от природы. Об этом см. главу о вере у св. Иоанна Дамаскина, также слова апостола Павла «аще имам всю веру, яко и горы преставляти, любве же не имам, ничто же есмь» (сравни Мф. гл. 17 о преставлении гор). Предмет вера освящает ее («Веруяй в Мя не погибнет»).

51. Наша вера в Царстве Небесном переходит в изумление.

Сосредочение внимания в условиях нашего существования, под властью длящегося времени весьма трудно. Если бы я был уверен, что все прошлое не прошло, а в моей власти, здесь, в настоящий момент, и во всякое время к моим услугам — тем самым прошлое стало бы будущим — когда захочу, я возьму, что нужно, думал бы я. Если бы при этом человек не вглядывался бы напряженно в будущее, гонимый от пустоты настоящего, а созерцал бы обладаемый им предмет знания, в котором под лучами внимания раскрываются новые стороны, времени, как чего-то длящегося, не было бы.