Людвиг Витгенштейн - Записки о цвете

Не существует единого перечня внутренних отношений между прозрачностью и непрозрачностью, яркостью и светлостью цветов и т. д. Именно эту пеструю картину цветов и цветовых понятий легко ошибочно принять за определенную техническую трудность на пути создания общей теории или феноменологии цвета. Как утверждает Витгенштейн: «Обдумываемые нами затруднения относительно сущности... содержатся уже в том, что у нас есть не одно понятие о совпадении цветов, но несколько родственных друг другу» (ЗоЦ III, 251). Подразумевается следующее: пусть имеется предмет золотого цвета, мы тогда можем подобрать соответствующий цветовой образец. На картине предмет золотого цвета возможно изобразить желтым, цвет изображенного предмета будет опознан как тот же самый золотой цвет. Это очевидный пример разных понятий тождественности цвета. Среди множества способов передачи того же самого цвета нет единственно правильного, как, в принципе, нет общего критерия тождественности цветов. Жёсткость цветовых понятий, о существовании которых можно осмысленно говорить (так, например, понятия чистого цвета), для Витгенштейна не существует (ЗоЦ III, 73), это - жесткость относительно некоторой языковой игры. Как, например, белый с необходимостью является самым светлым цветом только при рассмотрении плоских непрозрачных цветовых образцов.

В каждой приведенной группе примеров есть отдельные важные наблюдения и выводы. Но всегда сохраняется рамочная роль различия языковых игр понятийной (логика цвета) вневременной языковой игры и другой языковой игры, которая фактически связана с восприятием и опытом. При чтении «Заметок о цвете» во многих случаях приходится угадывать «проблему» соответствующего параграфа. Вот неполный список таких проблем: 1. Разные особенности восприятия цвета разными людьми; 2. Зависимость/нез-висимость языковых игр от особенностей цветового восприятия; 3. Внутренние и внешние отношения (логические отношения между понятиями и суждениями о цветах предметов на опыте); 4. Опознание цвета как тождественного; 5. Связь между логикой цвета и повседневными языковыми играми. Витгенштейн заново решает задачу обнаружения в наших повседневных языковых играх, которые изначально содержат цветовые понятия зрительного восприятия, ‘общую’ логику цветовых понятий и показывает, что такой общей логики нет. Языковые игры богаче известных отношений между цветами внутри цветового круга, нашей условно единой цветовой системы.

Стоит отдельно сказать несколько слов о ‘проблеме’ значения цветовых понятий. «Практика придаёт словам их смысл» (ЗоЦ III, 317). Под практикой подразумевается употребление понятий в рамках определенной языковой игры при соответствующем фактическом обращении к нормам (к нашей системе цветов) или, например, при описании живописи. Сюда же относится практика обучения. Наша способность объяс-нить/передать значение слов ‘красный’ или ‘синий’ и т. д. исчерпывается указанием на предметы, имеющие соответствующий цвет {ЗоЦ I, 68; III, 102). Так и понимание значения слова или предложения исчерпывается способностью адекватно употребить слово или предложение в контексте языковой игры. Неспособность участвовать в определенной языковой игре есть единственный критерий незнания значения соответствующих понятий {ЗоЦ III, 115). Способность участвовать в языковых играх подразумевает также отсутствие нарушений зрительного восприятия и принадлежность к нашей форме жизни. Поэтому для передачи значения слова недостаточно описания правил словоупотребления. Ведь научить нашему словоупотреблению дальтоника отчасти возможно. Но одна только языковая игра без подкрепления соответствующим видением цветов приведет рано или поздно к ошибке просто потому, что невозможно ‘внешним’ образом изложить и запомнить множество правил и внутренних отношений. Но всё равно единственным критерием значения (и знания значения) является правильное употребление понятий. И дальтоник просто не научится правильному словоупотреблению.

Мы описываем только ситуации неправильного употребления понятий. Зрительное восприятие при дальтонизме как таковое мы не описываем (ЗоЦ III, 165). Можно, конечно, предложить описание некоторой странной практики словоупотребления, но научить такой практике, как и научить неправильному зрению, нельзя. И хотя значение наших предложений о цвете и значение наших цветовых понятий может отображать нормы или опыт, сами нормы формируются только на основании опыта зрительного восприятия. Возьмем пример Витгенштейна. Пусть люди привыкли видеть только зеленые квадраты и красные круги. Тогда они с недоверием воспримут зелёный круг и, вероятно, даже не смогут сказать, что круг действительно зелёный. Или такие люди будут использовать отдельные понятия для красного квадрата и красного круга, поскольку они не воспринимают цвет отдельно от формы (ЗоЦ III, 155). Мы легко могли бы описать их ‘странное’ употребление цветовых понятий, но не могли бы научиться значению соответствующих слов. Так и возможность научиться недоступной другим людям языковой игре указывает на определенный дальтонизм (ЗоЦ III, 112). Отсюда вытекает тезис Витгенштейна: Описание зрительных феноменов, как и описание отклоняющихся языковых практик в употреблении цветовых понятий, само по себе не научает значению соответствующих понятий. В этом смысле наша возможная теория цвета не содержала бы для людей, если они, положим, не воспринимают цвета отдельно от формы, никакого знания. Пусть психология описывает феномен зрения. Однако остаётся неясным, какое незнание такое описание способно устранить (ЗоД1П, 168). Способность научиться значению цветовых понятий и одновременно способность воспринять систему цветов зависит от общей нам формы жизни и от общности наших языковых игр.

Подчеркивая важность форм жизни и общности языковых игр для понимания цветовых понятий, Витгенштейн часто помещает их в социокультурный контекст, пусть он и представляет собой гипотетические, вымышленные ситуации. Например, представители неизвестного племени могут отождествлять или представлять сходными вещи, которые выглядят для нас красными, с вещами, которые выглядят для нас зелёными. Они могут использовать при этом один термин, поскольку различие между зеленым и красным в силу социальных и культурных особенностей не имеет для них никакого значения. Представители племени принципиально способны выучить понятия красного и зеленого, т. е. в принципе они могут различить эти цвета в восприятии, но отсутствие потребности в такой практике характеризует определённую форму жизни и заставляет включаться в особую языковую игру, отличную от тех, в которых практика различия красного и зелёного имеет важное значение. Подобного рода примеров у Витгенштейна много. Они как раз и демонстрируют то, что употребление цветовых понятий связано не столько с особенностями зрительного восприятия, сколько с логикой употребления цветовых понятий в рамках определённой языковой игры.