Вольфрам Айленбергер - Время магов великое десятилетие философии 1919–1929 (без фотографий)

В кройцлингенские годы фазы полной утраты контроля чередуются с эпизодами величайшей духовной ясности и бодрости, когда Варбург — главным образом, через постоянную переписку с д-ром Закслем — следит за происходящим в своей исследовательской Библиотеке. Приезд Эрнста Кассирера в Гамбург возбудил его особый интерес.

ЭКСПЕРИМЕНТ СО ЗМЕЕЙ

Варбург воплощает редкий и клинически весьма интересный случай нервнобольного, которого мучают именно те бредовые идеи, навязчивые представления и страхи, что в предшествующие десятилетия находились в центре его культурологических исследований. Согласно варбурговской теории культуры, опирающейся в первую очередь на медиум образа и образного представления, стремление человека символически выразить свои глубинные и эксзистенциальные страхи, то есть придать им твердую форму и таким образом получить возможность их излечения или изгнания, есть истинный исток всякой культуры и образованности. Это происхождение культуры из ощущения экзистенциального страха и подчиненности внешним природным силам, реальным или воображаемым, человеческий дух никогда не способен полностью преодолеть или отринуть даже в своих утонченнейших и абстрактнейших достижениях —таких, как искусство или наука. Оно присутствует и действует всегда.

Эрнст Кассирер в своей гамбургской квартире в доме 23 по улице Блюменштрассе. Конец 1920-х годов

Как раз на примере основных культовых символов или ритуалов первобытных — или, как сказали бы теперь, автохтонных — народов и культур эту динамику преодоления страха можно выявить особенно ясно. А значит, и показать, насколько эти основные символы — их континентальные и временные границы значения не имеют — похожи и перекрывают друг друга. Это образцово показано в докладе Варбурга «Змеиный ритуал североамериканских индейцев пуэбло», который он, по совету своего лечащего врача Людвига Бинсвангера, написал в Кройцлингене и в итоге 21 апреля 1923 года прочитал перед пациентами и персоналом клиники.

В нем Варбург описывает наполненную мифическими смыслами змею (имея в виду и библейское грехопадение) «как интернациональный символ ответа на вопрос: откуда в мир приходят стихийное разрушение, смерть и страдание?» (138)

Именно страхи, одержимости и навязчивые представления, лежащие,по Варбургу, в основе всего нашего культурного существования и на ранних стадиях своего развития обеспечивающие обязательный ритуально-магический режим, в форме болезни — что Варбург в периоды просветления прекрасно осознает — завладели и его духом. Они-то и определяют его мышление, его чувства, все его будни.

Итак, решающий для его выздоровления вопрос гласит: удастся ли средствами научной рефлексии и анализа освободиться от этих навязчивых представлений? Сможет ли он, так сказать, замещая всё человечество в целом, еще раз избавиться от узких, очевидно магических и тотемических первобытных ступеней символического сознания? Или же в его случае возврат останется непреодолим?

ТУННЕЛЬ И СВЕТ

Поэтому в личной мифологии Варбурга успешный доклад 1923 года о змеином ритуале знаменует важный поворот, ведь впервые за много лет добрые, спасительные духи просвещения и анализа вновь торжествуют над мифическо-магическими силами страха и навязчивых идей.

Кассирер — один из очень немногих, кому Варбург позволил тогда заглянуть в рукопись своего доклада. Доказательство доверия, которое убеждает д-ра Заксля, что личная встреча двух ученых, возможно, станет последним, решающим шагом к выздоровлению Варбурга, а тем самым поспособствует и его возвращению в Гамбург.

Весной 1924 года приглашение выступить в Швейцарии с лекцией становится для Кассирера поводом лично посетить в «Бельвю» почтенного коллегу и мецената (139). Встреча требует осмотрительной подготовки и медицинского контроля. Как Заксль, так и Мэри, жена Варбурга, приехали в Кройцлинген еще за несколько дней до Кассирера, чтобы поддержать весьма обнадеженного, а значит, возбужденного пациента. Впервые за много лет Варбургу предстоит встретиться с незнакомцем, с ученым, вдобавок с таким философом, как Кассирер, которого он глубоко уважает и вполне обоснованно может считать одним из немногих, кто способен осмыслить глубину и мощь его образно-исторического подхода.

Целыми днями Варбург усиленно готовится к встрече, записывая самые важные вопросы и проблемы, но буквально за несколько минут до прибытия Кассирера в Кройцлинген налагает табу на эти записи, аккуратной стопкой сложенные на письменном столе. Несмотря на терпеливые увещевания помощников, он настаивает: вся комната должна быть очищена от этих и прочих зловещих объектов. Так надо. Кассирер тем временем ждет в коридоре, когда ему разрешат переступить порог кабинета.

Невзирая на эти первоначальные сложности, в свободной беседе они быстро приходят к взаимопониманию. Кассирер мыслит становление человека в символе как непрерывное событие освобождения, которое происходит из понятийных форм, руководящих мифическим мышлением. С таким видением Варбург не может не согласиться, причем для него особенно важно подтверждение неисчерпаемых энергий и импульсов мифических образных миров в пределах этого поступательного процесса. В первый же день встречи Варбург так резюмирует освобождающее ощущение, что он наконец-то нашел единомышленника: «Мне показалось, будто я вижу свет в конце туннеля».

Почти неизбежно их дискуссия сосредоточивается на эпохе Возрождения и раннего Нового времени как переходной фазе европейского мышления. Отличалась она напряженной одновременностью существования мифическо-магических образов мышления, например астрологии, и логико-математических методов астрономии. На прогулке в парке разговор идет в первую очередь о Кеплеровом (повторном) открытии эллипса для астрономии, но регулярно прерывается опасливыми объяснениями и указаниями Варбурга, в каком из многочисленных зданий клиники держат сейчас под замком его жену, которая на самом деле в эту минуту идет с ним под руку (140). Совершенная биполярность всякого бытия, которая Варбургу видится наиболее ясно выраженной в эллипсе как геометрической фигуре с двумя фокусами, и в этот день, 10 апреля 1924 года, не покинула его дух: он по-прежнему воспринимает себя как пластичную смесь совершенной рациональности и иррациональности, гениальной научной интуиции и бредовой идейной узости. Тем не менее, он вновь обрел надежду — на новую общность исследователей, на продолжение научного проекта своей жизни, на друга в лице Кассирера, который будет следовать импульсам его мысли и, по-своему толкуя, их развивать.

По возвращении в Гамбург Кассирер срочно шлет в Кройцлинген новые библиографические ссылки и источники по проблеме эллипса, а Варбург в тот же вечер, когда Кассирер уехал, садится за стол, чтобы в письме «руководству лечебного учреждения „Бельвю“» просить разъяснений касательно … отношения господ врачей к симптому возобновляющейся научной работы как субъективного целительного фактора. … Быть может, это не слишком громкое заявление — быть может, Кассирер говорил с Вами об этом: я мог бы набросать действительно приемлемый метод культурно- психологического понимания истории (141).