Вольфрам Айленбергер - Время магов великое десятилетие философии 1919–1929 (без фотографий)

Варбург желает теперь только одного — вернуться в свою Библиотеку и впервые за много лет чувствует в себе для этого достаточно сил. Уже в августе 1924 года врачи дают согласие. В день отъезда, 12 августа, Бинсвангер записывает:

Сегодня утром [Варбург. — Пер.] в сопровождении референта отбылво Франкфурт, там встречен д-ром Эмбденом и будет препровожден в Гамбург … приготовления к путешествию прошли спокойно и по-деловому, отъезд тоже без волнений. По дороге во Франкфурт на удивление дисциплинирован, предупредителен и спокоен … (142).

В борьбе со своими демонами Варбург снова обрел опору и надежность. Он, конечно, отнюдь не избавился от глубинного страха смерти, однако перестал быть его рабом. Идеальная ситуация для последовательного анализа своего собственного бытия-в-мире. Любая другая форма успокоения была бы ложной и фатальной. Во всяком случае, так видится Мартину Хайдеггеру осенью 1924 года, незадолго до того, как и его существованием завладел новый, дотоле неведомый ему демон.

ВЕЙМАР ШАТАЕТСЯ

Первая профессорская осень в Марбурге проходит для Хайдеггера в разлуке с семьей. Найти квартиру оказывается невероятно трудно. Причиной тому, не в последнюю очередь, наплыв беженцев из оккупированной французскими войсками Рурской области — вот почему по распоряжению властей в Марбурге тамошнее и без того скудное жилье отдают бездомным семьям. Одновременно обостряется финансовый кризис. За считаные часы покупательная способность выплаченного жалованья уменьшается вдвое, если в финчасти университета вообще хватает денег на выплату. В конце октября 1923 года Хайдеггеру все-таки удается перевести домой «трижды по двадцать миллиардов». Он спешно справляется у Эльфриды, пришли ли деньги во Фрайбург.

Многим кажется, что по-настоящему война проиграна только теперь. В городах царит голод. Результат — бунты и мародерство. Веймарская республика этой осенью на грани коллапса. В сентябре Бавария объявляет чрезвычайное положение и под водительством консерватора Густава фон Кара, по сути дела, устанавливает диктатуру. Другие части республики, как, например, новые земли Тюрингия или Саксония, грозят последовать ее примеру. В крупных городах коммунистические бригады и националистические добровольческие отряды целыми днями ведут уличные бои. Фактически идет гражданская война. Государство почти не способно действовать, оно утратило монополию власти.

В конце сентября рейхсканцлер Густав Штреземан из национал- либеральной Немецкой народной партии (ННП) в свою очередь объявляет чрезвычайное положение. Вопрос лишь в том, к чему это приведет.

Однако в первую очередь революция закипает в Баварии. Ситуация резко обостряется 8 ноября 1923 года в мюнхенском погребке «Бюргерброй», когда Адольф Гитлер при поддержке численно превосходящих сил своих штурмовиков пистолетным выстрелом в потолок обрывает речь фон Кара. Он вынуждает его бежать из зала и призывает присутствующих — следуя славному примеру Муссолини и его фашистского движения в Италии — к «походу на столицу». Тысячи людей на следующий день откликаются на призыв Гитлера. Однако демарш заканчивается уже через несколько километров, в центре Мюнхена. Мобилизованная фон Каром земельная полиция получает приказ открыть огонь и стреляет в марширующую толпу. Двадцать человек убиты, Гитлеру удается бежать в санитарной машине.

Штреземан в Берлине пока не сдается. Чтобы остановить инфляцию, его правительство всего неделей позже вводит рентную марку. Маневр, который, к всеобщему удивлению, оказывается успешным и обеспечивает заметную стабилизацию общего положения. К Новому году французы объявляют об уходе из Рура. Веймарская республика вновь спасена. Однако некоторые политические силы именно в этом и видят настоящую катастрофу.

ПРОЧНЫЕ ОПЛОТЫ

В начале 1924 года и у Хайдеггеров положение заметно стабилизируется. Наконец-то найдена квартира поблизости от коллеги-профессора Николая Гартмана, правда не идеальная и, увы, без сада, но уже в январе семья радостно воссоединяется на новом месте. Марбург — уже по звучанию напоминает Фрайбург. Только горы там не такие высокие, склоны не такие крутые, церкви не такие солидные, а улицы не такие уютные. Любовь, конечно, не с первого взгляда, но Хайдеггеры вполне уютно чувствуют себя в знакомой провинциальной обстановке.

И в самом университете — в ходе предшествующих десятилетий Герман Коген, Пауль Наторп и Эрнст Кассирер сделали его оплотом неокантианства — Хайдеггер вместе со своим «штурм-отрядом» получает в первый год положительный отклик. Список студентов, которых он привлекает на свою сторону, читается как «Who is Who» послевоенной немецкой философии и философской публицистики: Ганс-Георг Гадамер, Герхард Крюгер, Карл Лёвит, Вальтер Брёккер, Ханс Йонас, Лео Штраус…

В первые сумбурные месяцы Гадамер — особая опора для Хайдеггера, ведь он коренной марбуржец, его родители пользуются в городе большим уважением, а потому весьма полезны при совершении множества малых и больших покупок. Хайдеггер находит философского единомышленника в лице евангелического теолога Рудольфа Бультмана. Для самого же Бультмана, находящегося под влиянием Кьеркегора и Ясперса, важно отыскать в творчестве Хайдеггера истинную экзистенциальную мощь христианства — далекую от всех мифов и ложной учености, а равно и от всех институциональных рамок и принуждений. Бультман тоже стремится демистифицировать христианство. Хочет показать человеческое существование во всей его абсурдности и наготе, заставив его таким образом почувствовать силу освобождающего христианского послания (143). Именно этого желает и бывший церковный философ Хайдеггер — только без христианского обета спасения.

БЫТЬ СОБЫТИЕМ

Заглянуть в фундаментальную бездну своего «я» индивиду позволяет, как всё более отчетливо понимает Хайдеггер в первые марбургские месяцы, прежде всего постоянно присутствующее в экзистенции осознание смертности. Разумеется, человек не может обрести собственное спасение извне, откуда-то еще, как обетованное или даже откровенное, оно обретается только из открытого, а потому всегда сопряженного со страхом взгляда в бездну собственной конечности. В итоге для человеческого бытия существует лишь один действительно неизбежный, мало того, непреложный факт — близящаяся смерть, в любой момент присутствующая как реальная возможность. Христианская вера обещает навечно избавить каждого человека от этой бездны. Но, с точки зрения Хайдеггера, именно это и делает ее весьма сомнительной.

Итак, и для Бультмана, и для Хайдеггера в их марбургский период важно проложить каждому индивиду путь к решению в исключительном смысле — как первый шаг к свободному, подлинному способу существования. Близость двух философов, а равно их различия, заметны каждому. Такое философско-теологическое сочетание действует на молодых слушателей обоих факультетов прямо-таки электризующе.