Вольфрам Айленбергер - Время магов великое десятилетие философии 1919–1929 (без фотографий)

Когда на следующее утро Пири является в жандармерию, Витгенштейна давным-давно и след простыл, он в Вене. Правда, жалобу на него так и не подали. Внутреннее расследование школьного ведомства не установило никакого тяжкого нарушения со стороны учителя. И всё же: день 10 апреля 1926 года стал последним в школьной карьере Витгенштейна. Как он многократно предсказывал в письмах друзьям, всё кончилось «очень плохо».

«Я утратил контакт со своим классом», — заявляет он в личной беседе окружному инспектору Кундту. Несмотря на настоятельные уговоры инспектора еще раз подумать, Витгенштейн просит незамедлительной отставки. Двадцать восьмого апреля его прошение официально удовлетворяют. Через два дня после его тридцатисемилетия.

Когда Витгенштейн отправился в провинцию, дело для него заключалось вовсе не в его юных соотечественниках, восьмичасовом рабочем дне или улучшении материальных условий жизни бедняков. Речь шла, в первую очередь, о новых, целительных контактах с учениками и с самим собой. Тщетно. Ровно через семь лет после возвращения с Первой мировой войны он вынужден признать свой жизненный проект на поприще учителя народной школы провалом. Впредь его удерживает в жизни только стыд.

ВИТГЕНШТЕЙН ПРОЯВЛЯЕТ ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОСТЬ, БЕНЬЯМИН СОВЕРШАЕТ ПРОРЫВ, КАССИРЕРА ИСКУШАЮТ, А ХАЙДЕГГЕР ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ

ТЕХНИЧЕСКИЙ ТАЛАНТ

Я знаю, самоубийство всегда свинство, ведь никак нельзя желать собственного уничтожения, и каждый, кто хоть раз представлял себе, что происходит при самоубийстве, знает: самоубийство — это всегда неожиданное нападение на самого себя. А ничего хуже этого быть не может. Всё, разумеется, из-за того, что во мне нет веры (214).

Эти строки Витгенштейн через полтора года после окончания войны, на этапе большого отчаяния, написал своему другу Паулю Энгельману. Они познакомились на армейских курсах в Ольмюце [45] и после войны тоже поддерживали оживленный контакт. Пока Витгенштейн учительствовал, Энгельман — в юности он работал секретарем у Карла Крауса, а позднее учился у архитектора Адольфа Лооса — открыл в Вене собственное архитектурное бюро. Друг Энгельман, конечно же, замечает, в каком катастрофическом душевном состоянии вновь находится Людвиг после бегства из Оттерталя.

Весть о смерти матери 3 июня 1926 года застает Витгенштейна в монастыре Милосердных братьев в Хюттельдорфе, где он поселился с намерением вступить в орден. Трудно себе представить, что стало бы с философией ХХ века, если бы тамошний настоятель пошел навстречу желанию Витгенштейна. Но в беседе вполне однозначно выясняется, насколько потерян и смятен тогдашний философ. Кров ему всё же предоставляют, в монастырском садовом домике, где Витгенштейн проводит летние месяцы, стремясь отвлечься от себя самого единственным эффективным способом — тяжелым физическим трудом.

Разумеется, внутренний разлад Люки, как и семь лет назад, серьезно тревожит семью. Прежде всего — сестер, Гермину (Мининг) и Маргарету (Гретль), которые теперь, после кончины матери, становятся во главе семейства Витгенштейн, а потому оберегают и (по-прежнему весьма значительное) состояние. Гермина — старшая в семье. Маргарета, на восемь лет ее младше, с 1905 года находится замужем за американским предпринимателем и банкиром Джеромом Стонборо, в годы войны жила в Швейцарии и в США и лишь спустя некоторое время по ее окончании вернулась в Вену. Живет она теперь отдельно от мужа и вновь играет ту же самую роль меценатки и светской дамы, которую весьма успешно исполняла до 1914 года. Знаменитый портрет молодой Маргареты Стонборо-Витгенштейн (1911) кисти Густава Климта дает об этом определенное представление.

Но, чтобы играть эту роль в полном соответствии с собственными представлениями, Гретль не достает в Вене своего дома, вроде старинного дворца Витгенштейнов. Архитектором избран Энгельман. За долгие годы дружбы с Людвигом он успел стать другом и наперсником всей семьи и уже проектировал и осуществлял различные перестройки для Гермины. Теперь ему поручен проект нового городского дома для Маргареты. Деньги при этом не имеют значения — как и господствующие условности и мода. Уже в зимние каникулы 1925–1926 годов он обсуждает свой проект с Людвигом и, учитывая весьма прискорбное душевное состояние друга, разрабатывает план, от которого приходит в восторг и Гретль. В июне 1926 года она пишет в Америку сыну, Томасу Стонборо:

Энгельману пришла в голову прямо-таки гениальная идея предложить Люки партнерство. Ты можешь представить себе огромные преимущества, вытекающие отсюда для всех участников. Огромный талант Люки наконец-то найдет свое применение как моральная инстанция и как разработчик логических принципов. Его технический талант заменит Энгельману инженера-консультанта. А также даст Энгельману возможность строить, не отказываясь от моральной поддержки (215). Друг при деле. Заказчик счастлив, расходы сокращены. В самом деле, включение Людвига в проект — классическая беспроигрышная ситуация. Даже участок под строительство уже найден и приобретен.

Маргарита Стонборо (урожденная Витгенштейн). Портрет работы Густава Климта. 1905

По настоятельному желанию Маргареты, расположен он вовсе не в кварталах классических вилл вроде первого или третьего района Вены, но, скорее, в мелкобуржуазном, а в ту пору чуть ли не пролетарском районе Вин-Ландштрассе. Таким образом, выбор места сам по себе уже о чем-то говорит. Здание, которое будет построено по воле заказчицы, скажет еще больше.

Окончательный проект четырехэтажной жилой виллы на Кундмангассе, 19 представлен 13 ноября. В качестве ответственных за строительство его подписывают «Пауль Энгельман и Людвиг Витгенштейн, архитекторы, Вена, III, Паркгассе, 18». За шесть месяцев проделан путь от неудачливого учителя народной школы до блестящего архитектора. В Австрии 1926 года такое случается. По крайней мере, если носишь правильную фамилию и имеешь правильных друзей.

Дом Людвига Витгенштейна, построенный при его участии на улице Кундмангассе в Вене. 1928

Итак, непростой брат имеет теперь официальную профессию и даже оплачиваемое место. Причем нельзя утверждать, будто он участвовал в новом проекте чисто номинально. Людвиг с головой окунается в новые задачи, и уже через месяц все участники строительства стонут под игом его бескомпромиссно властного характера. Энгельман, чей проект был утвержден еще до подключения Витгенштейна к работе, вспоминает двадцать четыре месяца строительства как «очень для меня тяжкие».

В итоге, признается он, «сотрудничество с таким волевым человеком» привело его «к глубокому душевному кризису». Их дружба впоследствии уже не наладится. Так или иначе, командование проектом полностью взял на себя Людвиг, который выступает в роли архитектора-строителя, строительного инженера, а затем и дизайнера интерьеров: