Йоран Терборн - Города власти. Город, нация, народ, глобальность

Глобальный момент – это то, что мы сейчас переживаем. Прежде бывали разные глобализации, но глобальным является только наше время [592]. Я не собираюсь рассматривать его с привычной точки зрения политической экономии и мирового капитализма. Я не отвергаю их и думаю, что этот подход не только эффективен, но ценен и важен, хотя у меня и есть веские основания отвергнуть некоторые выводы, которые он делает [593], к чему мы еще вернемся в конце книги. Это просто другой выбор – выбор политического урбанизма.

Текущий глобальный момент в истории городов характеризуется двумя основными составляющими – стилем и властью. Под «стилем» в данном случае понимается городское благоустройство, которое включает в себя архитектурный стиль, но не сводится к нему. Архитектурный стиль – это обычно космополитический модернизм, мутация интернационального стиля 1930-х годов. Благодаря возможностям компьютеризированного дизайна он избавился даже от модернистских новшеств европейского архитектурного репертуара. Он распространяется через глобальные архитектурные фирмы, обычно базирующиеся в Северной Атлантике или Восточной Азии, но больше не тянет за собой никакие национальные образцы – в отличие от периода глобализированного национализма – и конкурирует в планетарном масштабе. Целью и заказчика, и архитектора является глобальная иконичность, а не национальная репрезентация [594]. Однако за пределами общин православных христиан иконы весьма редки – собственно, так и должно быть, чтобы они выполняли свою функцию. Характерный городской стиль в настоящий момент лучше всего понимать через три общие категории: вертикальность (небоскребы), новизна (бизнес-районов и торговых центров) и эксклюзивность (достигаемая посредством огораживания и других методов).

Власть принадлежит транснациональному, постиндустриальному, финансовому и торговому капиталу и их клиентуре из верхушки среднего класса. Эта власть не должна рассматриваться априори как какая-то безличная внешняя власть. Она вполне может быть местной и принадлежать национальным игрокам, которые активно занимаются глобализацией и желают сесть на глобальный авиалайнер, уносящий к богатству и власти. Главный мотив глобального города – богатство, производимое, потребляемое и выставленное напоказ. «Статус мирового города опирается на создание богатства», – подчеркнул в 1991 г. Консультативный комитет по городскому планированию Лондона [595].

Башни корпораций, торговые центры, а также охраняемые жилые комплексы и вообще охрана как таковая, защищающая привилегии, – все это может считаться эмблемой глобального момента. Но есть и другие черты, обусловленные стремлением привлечь создающих богатство профессионалов и состоятельных туристов, например богатые культурные институции, глобализированная индустрия развлечений и мультикультурная высокая кухня.

И стиль, и власть вступают в прямую конфронтацию с национальным городом. Ниже мы увидим, в какой степени им удалось добиться успеха, где именно и почему. Но начнем мы с первой современной глобализации: глобализации национализма, а именно с глобализации национальных столичных городов. Глобализированный городской национализм

Мировые выставки конца XIX в., начавшиеся в 1851 г. с «Большой выставки произведений промышленности всех стран» в Лондоне, внедрили в городское развитие осознанный интернациональный аспект. После недолговечного Хрустального дворца в Лондоне Эйфелева башня, построенная для Выставки 1889 г., стала первым в мире постоянным глобальным ионическим сооружением, причем у национальной интеллигенции своего времени она вызывала стойкую неприязнь. Всемирные выставки превратили глобальную экономическую конкуренцию в мировое шоу. Они также обеспечили создание международных научных, интеллектуальных и политических сетей. Первый интернационал трудящихся родился из контактов между деятелями рабочего движения в Британии и на континенте, установленных во время Лондонской ярмарки 1862 г. [596]Основание Второго интернационала стало второстепенным событием на фоне выставки в честь столетия Великой французской революции в Париже в 1889 г.

Понятие «мировой город» начало циркулировать в Европе как раз перед Первой мировой войной. В Германии оно использовалось, чтобы указать на подъем Берлина как Weltstadt, более очевидный, чем в случае Парижа и Лондона [597]. В последнюю треть XIX в. европейская «цивилизация» и городское великолепие начали получать повсеместное признание. Благодаря европейскому колониализму иберийские церкви распространились в Маниле и Макао; Европа эпохи Просвещения импортировала шинуазри королевских парковых павильонов и аристократического декора интерьеров. Но колониальные города, как правило, были двойственными – сочетавшими колониальное и локальное, а европейский импорт был всего лишь сиюминутной модой, тогда как огромный неколониализированный мир – Китай, Япония, исламские государства и глубь Африки – оставался нетронутым.

Попытки реактивной модернизации, которые предпринимали оказавшиеся под угрозой традиционные монархии, заключение мира в латиноамериканских национальных государствах после десятилетий пертурбаций и национализация Балкан – все это означало глобализированную концепцию «столицы, достойной своей страны».

Исмаил-паша в Египте хотел, чтобы его страна стала частью Европы, и погубил себя вместе со своим государством, пытаясь подражать Парижу времен Второй империи. Японские интеллектуалы придумали девиз «Вон из Азии», а правители Японии эпохи Мэйдзи пригласили архитекторов из Европы и США и велели им не обращать внимания на японскую традицию. Япония больше ориентировалась на Лондон, чем на Париж; конгломерат «Мицубиси» построил Лондон-таун, район из красного кирпича. Когда Корея освободилась от китайского господства в 1890-е годы – прежде чем стать жертвой японского империализма, – корейские националисты возвели точную копию парижской Триумфальной арки в качестве Арки независимости на том месте на границе столицы, где корейское правительство обычно приветствовало своих китайских хозяев. Закругляющийся центральный проспект Бангкока Ратчадамноен (Дорога королевской процессии), соединяющий старый местный королевский дворец с новым, построенным в итальянском стиле, по слухам, был списан с Королевской аллеи в Грин-парке [598]. В Китае Шанхай стал международным городом, тянущимся вдоль набережной Вайтань, тогда как европейский Пекин был в основном ограничен Посольским кварталом имперских послов. Стамбул начал европеизироваться в конце XIX столетия; публичный облик Анкары после султаната стал определяться немецкой архитектурой, спроектированной завезенными австрийскими и немецкими архитекторами. В 1929 г. злополучный король-модернизатор Афганистана Аманулла пригласил немецких архитекторов перестраивать Кабул. Трансформация Парижа Османом стала ролевой моделью для латиноамериканских столиц от Мехико до Буэнос-Айреса, включая Сантьяго и Рио-де-Жанейро, а также для Бухареста. Если Париж предлагал впечатляющую модель архитектурного облика, Лондон поставлял специализированные фирмы, занимавшиеся городскими коммунальными службами, канализацией и водоснабжением, газоснабжением и общественным транспортом, в такие разные места, как Гавайи, Одесса, Буэнос-Айрес, Бейрут, Бомбей и Смирна/Измир [599].