Йоран Терборн - Города власти. Город, нация, народ, глобальность

Два наиболее внушительных здания коммунистической Европы оказались слишком большими, чтобы развалиться. Варшавский Дворец культуры остается весьма востребованным центром культуры, науки и развлечений. Сегодня его окружает ряд корпоративных башен, которым, однако, не удалось его затмить. Гигантский дворец Чаушеску используется в настоящее время, по крайней мере частично, румынским парламентом.

Победа капитализма проявляется прежде всего в деловых зданиях – торговых центрах, башнях корпораций, роскошных отелях, а не в иконографии, хотя изображения Рональда Рейгана встречаются, к примеру, в Будапеште и Варшаве (скорее всего, они появились там по ненавязчивой рекомендации США). Посткоммунистическая иконография сфокусировалась не на победе, а на жертвенности и жертвах коммунизма. Некоторые примеры такой иконографии действительно хватают за живое. В наиболее проработанном киевском Мемориале жертвам голодомора, большого голода 1932–1933 гг. и двух других периодов голода, связанных с безжалостной коллективизацией, символический фокус – хрупкая и грустная девочка, держащая в руках несколько колосков пшеницы, – теряется, поскольку над ней нависает массивная, слишком перегруженная 30-метровая колонна, украшенная стеклянными крестами и бронзовыми аистами, отрывающимися от земли. Больше захватывают простые инсталляции, говорящие с нами тихими, но проницательными голосами, такие как варшавский Памятник павшим и убитым на Востоке – наклоненный железнодорожный вагон, из которого вываливается груда крестов (что указывает на советские депортации), или пражский Мемориал жертвам коммунизма, расположенный в центре, но не слишком бросающийся в глаза, поскольку он установлен на пологом склоне парка, – мемориал изображает цепочку стилизованных человеческих фигур, постепенно исчезающих вдали.

Также виктимология антикоммунизма включает ряд музеев жертв коммунизма или, в менее критическом ключе, жизни при коммунизме. В Москве это очень скромный, небольшой, но серьезный неправительственный институт. В Праге – коммерческое американское предприятие, опять же не слишком большое, но скорее вульгарное, чем серьезное. Но в той же Праге бывший мавзолей Готвальда переделали в строгий музей чехословацкой истории. Берлинский музей ГДР кажется коммерческим и легковесным. Немецкая историческая музеология, весьма скрупулезная, работает медленно, однако она наверняка создаст что-то убедительное и серьезное.

В трех столицах прибалтийских республик три очень разных антикоммунистических музея. Таллинский музей – скорее этнографический, он в основном посвящен повседневной жизни при советском строе. Рижский разместился в здании с символическим значением, построенном в советские времена в честь латышских стрелков, большевистских ударных отрядов времен Гражданской войны. Музей вполне профессионален, в нем много исторических стендов с большим количеством письменных источников, цитат и статистики. Музей в Вильнюсе – самый идеологический из всех, если не считать музея в Будапеште. Сразу после распада СССР бывшее здание КГБ в Вильнюсе было оккупировано и превращено в «Музей геноцида». Однако в данном случае «геноцид» означает не уничтожение нацистами еврейского большинства Вильнюса, о котором первоначально в этом музее вообще не было ни слова, а «советскую оккупацию», нацеленную, как указывается здесь, на геноцид литовцев. Значительная часть экспонатов посвящена, хотя в этом и можно увидеть некоторое противоречие, нескольким годам антикоммунистического сопротивления, в котором участвовали партизаны, получавшие оружие от нацистов. Это государственная организация. Есть в Вильнюсе и частный еврейский музей, довольно бедный (хотя в последние годы ситуация вроде бы поменялась), он расположен на окраине города.

В Варшаве некогда был проект идеологического музея, СоцЛанда, но его, видимо, не стали реализовывать. Зато в городе есть очень профессиональный и впечатляющий музей восстания 1944 г. и конфликта между польским подпольем и Красной армией. На облик этого музея явно повлиял Музей Холокоста в Вашингтоне.

Будапештский «Дом террора», курируемый ультраправым идеологом и бизнесвумен Марией Шмидт, за которой стоит ее босс, премьер-министр Виктор Орбан, не так претенциозен в своих интерпретациях, как вильнюсский музей, однако он значительно превосходит другие подобные институты своей вульгарностью. Он расположен в здании, некогда принадлежавшем венгерскому нацистскому движению «Скрещенных стрел», а после войны экспроприированном и использовавшемся десять лет коммунистической спецслужбой. Цель музея – утвердить мысль о том, что коммунизм в Венгрии был продолжением «Скрещенных стрел», т. е. эйхмановских помощников и агентов Холокоста в Венгрии. В проекте Шмидт заметна отчетливая составляющая мести – здесь присутствуют подписанные фотографии, а в некоторых случаях даже адреса еще живых коммунистов-мишеней. Летом 2015 г. здание было закрыто на ремонт, и музей функционировал на открытом воздухе, на проспекте Андраши, под лозунгом «ГУЛАГ – это советская власть» – экспозиция была посвящена венгерским военнопленным в СССР. Был составлен длинный список «преступников», начиная со Сталина и заканчивая любопытной подборкой западных интеллектуалов, таких как Джон Кеннет Гэлбрейт и Эрик Хобсбаум, которые попали в него потому, что не говорили о том, что венгерские солдаты, воевавшие на стороне Гитлера против СССР, в течение нескольких лет содержались в советских трудовых лагерях.

Заявленная преемственность между нацистами и коммунистами является частью более общего нарратива ревизионистской истории, поддерживаемого режимом Орбана и призванного обелить авторитарное, антисемитское, правое и ставшее союзником Гитлера правительство, предшествовавшее «Скрещенным стрелам», правившим в последние месяцы войны. Еще одно проявление этой связи с довоенной реакцией – новый памятник Иштвану Бетлену около президентского дворца. Бетлен был ловким консервативным политиком и премьер-министром на протяжении большей части межвоенного периода. Его первые крупные решения на посту, принятые в 1921 г., привели к тому, что 30 % взрослых венгров были лишены избирательного права, также была устранена тайна голосования [588]. Правящая партия, которая называет себя младодемократами, питает удивительную страсть к старым антидемократам (если они правые).

С точки зрения современного венгерского исторического ревизионизма правая Венгрия являлась не союзником нацистской Германии и фашистской Италии, а невинной жертвой немецкой оккупации – немцы вторглись в страну в 1944 г., когда венгерские правые начали искать выход из проигранной войны. В 2014 г. в центре Будапешта был возведен крайне претенциозный монумент «Памяти немецкой оккупации», изображающий немецкого орла, падающего на архангела Гавриила. Однако не все венгры согласились с этой историей, и даже представители режима, похоже, перетрусили, – памятник официально так и не был открыт. Зато он стал поводом для расширения иконографической агоры вокруг него, где наряду с различными свидетельствами войны и Холокоста представлены разные, часто совершенно противоположные высказывания, разоблачающие представления Орбана об истории. Чуть позади располагается неформальная платформа, используемая на небольших прогрессивных демонстрациях. Вся эта зона стала живым памятником, процессией символической политики противоречащих друг другу воспоминаний и взглядов.