Йоран Терборн - Города власти. Город, нация, народ, глобальность

Репрессивный характер авторитарного коммунизма распознать в городском пейзаже довольно сложно, как показывает захватывающий образ Москвы на пике террора 1937 г., созданный Карлом Шлёгелем [584]. Вам придется заглянуть внутрь зданий, в опечатанные квартиры или увидеть вымарывания в телефонных книгах и городских архивах. Однако признаки авторитаризма все же найти можно. Одним из примеров является культ вождя, отображаемый в памятниках, хотя к нему и следует подходить с некоторой осторожностью, поскольку большинство государств и обществ с радостью прославляют своих лидеров и их победы. Статуи Сталина в Берлине, Будапеште и Праге, как и статуи Ким Ир Сена и Ким Чен Ира в Пхеньяне, говорили и говорят о раболепии по отношению к правящей власти. Разрушение центра Бухареста по приказу Николае Чаушеску, бывшего любимчика американских и британских политических элит и не вполне коммуниста, ради строительства его гротескного дворца – вероятно, наиболее красноречивое проявление этого феномена. Но на протяжении всей коммунистической эпохи городское планирование, всегда остававшееся зависимым от внутренних споров и конфликтов и получавшее временами широкую общественную огласку, как это было с планом Москвы в 1930-е годы, не допускало вклада автономных движений. Мастерские в Гаване в конце 1990-х годов стали совершенно новым явлением.

Авторитарный характер коммунистического урбанизма можно также понять по его неудачам. Система управлялась сверху, в политико-идеологическом режиме – кавалерийскими наскоками, как сказал однажды президент Кубы Освальдо Дортикос, – когда постоянно не хватало времени на подготовку и устойчивую реализацию решений. Вечная нехватка ресурсов и превратности политических изменений, осуществляющихся на не слишком прочных основаниях, вели к тому, что даже приоритетные планы не доводились до конца – подобно центральному дворцу Софии – или же откладывались и менялись до неузнаваемости, как в Восточном Берлине.

Авторитаризм оказался хрупким и неустойчивым, поскольку менялись сами коммунистические режимы. После Сталина приоритетом стало массовое, а не элитное жилье, а памятники Сталину были взорваны в Берлине и Праге. Соцреализм постепенно иссяк и присоединился к международному диалогу модернистской архитектуры, охватывающему пространство от Восточного Берлина до Пхеньяна. Однако социалистический урбанизм завершился, так и не успев связаться с родственными ему тенденциями в постмодернистском (неомодернистском?) урбанизме, что позволило бы создать компактные города, неавтомобильный общественный транспорт, а также дешевое государственное жилье (все это вышло на первый план на Архитектурной биеннале в Венеции в 2016 г., хотя, конечно, не в самой капиталистической реальности).

Посткоммунизм

«По направлению к глобализации» – такой был подзаголовок у одной важной книги о посткоммунистической трансформации европейских городов, а восстановление капитализма в бывших коммунистических государствах и правда являлось важной частью продолжающегося глобального капиталистического момента городской истории [585]. Поэтому я буду разбирать его ниже. Здесь же я коснусь одного определенного аспекта. У коммунистического города были особые, очень важные для режима иконография, символическая архитектура и политическая топонимика. Как же обращались с ними победившие антикоммунисты?

Некоторые памятники были снесены, здания приспосабливались под другие символические цели, какие-то памятники заменялись, произошло много перемен, в том числе в топонимике, появились новые публичные нарративы, религиозные и исторические. Ленина убрали везде за пределами России, Белоруссии и восточной Украины. В постсоветской Украине глубочайший водораздел в политической географии можно было оценить по разрушению или сохранению статуй Ленина. Во Львове и Западной Украине его убрали еще в 1989 г., до распада СССР; в центральной Украине к западу от Днепра, в том числе в Киеве, он сохранился до восстания зимой 2014 г. Летом 2014 г. иконоборчество достигло Харькова, Одессы и всей остальной страны к западу от Донбасского региона. В Будапеште Ленина тихо убрали еще до смены режима. В Софии мавзолей Димитрова подорвали после нескольких неудачных попыток. Энвера Ходжу выкинули, взорвав, с площади Скандербега в Тиране, а Тито убрали из Белграда и Любляны, хотя он остался в Сараево и Загребе. Многочисленные и зачастую крупные советские военные памятники, чрезвычайно важные для постсоветских русских, как и для Советов, которые начинали планировать их еще до завершения Второй мировой войны, в целом остались нетронутыми, сохранившись в качестве знаков геополитического уважения, что особенно заметно в Берлине.

Многие менее значительные коммунистические памятники были убраны или разрушены. Венгерские антикоммунисты сослали их в специальный парк за пределами Будапешта. В числе изгнанников оказались сторонники Испанской республики 1930-х годов, продавцы коммунистической газеты и другие похожие типажи венгерского рабочего движения. В Берлине Маркса и Энгельса оставили в покое, как и – вопреки пожеланиям западных немцев – лидера коммунистов начала 1930-х годов Эрнста Тельмана, убитого в нацистской тюрьме и сохранившегося в виде героического профиля на позднем памятнике, созданном Львом Кербелем [586].

Наиболее поразительные случаи перепрофилирования сохранившихся зданий имели место, вероятно, в Варшаве и Берлине. В первой здание Центрального комитета приспособили под Варшавскую биржу, там же разместили представительство «Феррари». В Берлине восточногерманский Совет министров стал «Treuhand» (трестом), которому было поручено распродать все коллективные предприятия. Когда все было приватизировано и вестернизировано, здание стало бизнес-школой. В 1990 г. ГДР как страна, проглоченная Западной Германией, исчезла, а центр Восточного Берлина с тех пор – место наиболее радикальных посткоммунистических перемен.

Итоговое «центральное здание» ГДР, Дворец Республики, популярное место встреч в Восточном Берлине, а также место проведения редких и малозначительных заседаний законодательной Народной палаты, было разрушено [587], как и министерство иностранных дел на противоположной стороне центральной площади. После длительной бизнес-кампании западногерманские власти в федеральном и городском правительствах решили отстроить заново дворец императора Вильгельма, развалины которого были подорваны коммунистами в 1949 г., чтобы освободить значительную площадь для проведения политических парадов. В затянувшихся спорах об этом предложении вернуть Берлин ко временам империи Вильгельма было в итоге принято несколько иное решение. Теперь дворец должен стать в общем и целом потемкинским фасадом для того, что в коммунистической Европе называлось бы Дворцом культуры, с открытым проходом через него, ведущим через Дворцовую площадь (Schlossplatz), известную также как площадь Маркса и Энгельса.