Йоран Терборн - Города власти. Город, нация, народ, глобальность

Когда Кен Ливингстон вернулся к власти в 2000 г., он признал, что наступили новые времена. «План Лондона» 2004 г. поддержал экономический глобализм, хотя, может быть, и не так демонстративно, как в первом варианте: «Маловероятно, чтобы план Лондона мог аннулировать эти глубоко укоренившиеся факторы, да и сам мэр не желал бы этого» [641]. Сегодня глобальный момент уже не тоталитарен – не более, чем реально развивающийся коммунистический урбанизм. У Лондона Ливингстона в период его второго срока была значительная социальная, общественная и, главное, экологическая программа, включавшая доступные детские сады, (кое-какое) жилье и общественные пространства – превращение Трафальгарской площади из транспортного узла с кольцевым движением, работу которого периодически нарушали демонстрации возмущенных граждан, в общественную пешеходную зону для жителей города и туристов, – а также введение платы за въезд в центр для автомобилистов и пропаганда общественного транспорта.

Целью участия в конкурсе на право проведения Олимпийских игр 2012 г., в котором важную роль сыграла поддержка давнего недруга Ливингстона Тони Блэра, было получение – благодаря Олимпиаде как глобалистскому явлению – финансирования для социального развития Восточного Лондона [642]. Но проект капиталистического мирового города, естественно, требовал жертв. В 2000-е годы лоббисты от бизнеса получили привилегированный доступ к мэру, и повсюду начали расти башни корпораций [643].

После недолгой заминки, вызванной финансовым кризисом 2007 г., бизнеса, включая новых владельцев небоскреба Shard, стало больше, чем обычно: при помощи режима строгой экономии кризис переложили на плечи народа. Когда мэром стал Борис Джонсон, лондонские небоскребы начали расти как грибы. К середине марта 2014 г. лондонскую прессу проинформировали о том, что в городе проектируется или строится 236 новых зданий высотой более 20 этажей. Большинство из них жилые (хотя бы частично): новые джентрифицирующие классы Лондона вслед за восточноазиатским средним классом переселяются наверх.

Джонсон свернул планы Ливингстона по обустройству общественных пространств, прежде всего ту их часть, что касалась Парламентской площади, и сократил, если не вычеркнул вовсе, конкретные предложения по доступному жилью. Процент «доступного» жилья в новых жилых комплексах был снижен, а сама доступность стала означать 80 % рыночной стоимости (в таких домах имеется отдельный вход «для бедных»), что выходит за рамки финансовых возможностей рядовых жителей. При тэтчеризме строительство социального жилья прекратилось. Вместо этого Лондон соревнуется с Лос-Анджелесом за право считаться городом с самыми большими квартирами для экспатов, до 90 тыс. квадратных футов (около 8400 квадратных метров). Стоимость лондонского рынка недвижимости приблизительно равна ВВП Бразилии [644].

Две главные цели мэра-тори носили откровенно глобалистский характер:

Лондон должен сохранить и упрочить свой статус мирового города как один из трех деловых центров глобального масштаба. Он должен быть местом, в котором захотят обосноваться люди и бизнесы… Лондон также должен быть одним из лучших городов по условиям жизни, вне зависимости от возраста и происхождения человека [645].

(Вероятно, если вам не приходится полагаться на средний доход жителя североатлантических стран.) Нужно отметить, что в своей «Программе мэра» Джонсон осмотрительно исключил любые отсылки к жилью «для всех» в его городе [646].

Но официальный Лондон при тори не был Панамой. Тот вариант плана Лондона, который предложил Джонсон в 2011 г., предусматривал, что заявки на строительство высотных и больших зданий должны включать «градостроительную экспертизу», показывающую, что проект отвечает девяти условиям [647]. Как старый мировой город Лондон глобализируется в своем стиле. Это заметно по выборам в мае 2016 г. нового мэра, политика-лейбориста, пакистанца по происхождению Садика Хана, который одержал решительную победу над кандидатом от тори, чья избирательная кампания была полна намеков на якобы исламский экстремизм и антисемитизм.

Еще меньше этот город, крупнейший центр мировых финансовых игр, является глобальным городом без государства и национальных привязок. Не только его финансовый рынок и рынок недвижимости зависят от британской государственной защиты, в том числе от вмешательства в него Европейского союза, пусть даже самого минимального, но и сами условия торговли устанавливаются национальным законодательством. Базовая инфраструктура Лондона, проектируемая и уже существующая, зависит от государственных разрешений и вложений, к ней можно отнести метро, железнодорожную систему Crossrail, аэропорт Хитроу, Темз Гейтуэй и т. д. И как показывает число людей, собирающихся по случаю юбилеев королевы, национальные корни Лондона – это не просто экономические оковы. Это сознательный и глубоко прочувствованный выбор. И в то же время под нынешним архитектурным глянцем, поддерживаемым никогда якобы не иссякающим пулом «девелоперов», бродит взрывоопасная смесь из сверхбогатых арабов и шейхов, русских олигархов и экспатриированных со всех континентов магнатов с их огромными, роскошными и большую часть времени пустующими особняками; нищих иммигрантов из Бангладеш, Восточной Европы и с глобального Юга в целом; а также местных народных масс, которые все больше вытесняются из собственно Лондона или маргинализируются в нем. Говоря современным языком, это едва ли можно считать устойчивым развитием [648].

Битва за Лондон была ключевым событием, поскольку она не только столкнула национальные народные интересы с интересами глобального капитала, но также, что не настолько очевидно, столкнула друг с другом два проекта глобального города – город глобального мультикультурализма с городом глобального капитала. В обеих битвах глобальный капитал вышел победителем.

Похожая, хотя и менее драматичная в политическом отношении битва велась и в Токио. В 1970-е годы Токио пережил что-то вроде народного момента при губернаторе Рёкити Минобе, избранном в 1971 г. под лозунгом «Открытые площади и голубое небо» и поддерживавшем участие граждан в городском планировании (отсюда «открытые площади»). Правительство сосредоточило свои усилия на доступном жилье, школах и парках – по контрасту с предшествующими «олимпийскими» автомагистралями и эстакадами – и выступало за «гражданский минимум» для приличного уровня жизни. Поворот в сторону «мирового города» произошел в середине 1980-х годов, во время второго срока губернатора Сузуки, впервые избранного на этот пост в 1979 г., с его «Вторым долгосрочным планом развитии Токио». Затем, в 1990 и 1992 гг., японский пузырь лопнул, и по японским мечтам о мировом городе был нанесен сильный удар, положивший конец проекту по засыпке Токийского залива, но слабее отразившийся на идеологии и на частной корпоративной застройке. Выборы 1995 г. на некоторое время похоронили амбиции по созданию мирового города, но лишь до выборов 1999 г., выигранных консерватором Синтаро Исихарой. Он направил свои усилия на то, чтобы сделать Токио «главным мировым городом». Нужно заметить, однако, что Исихара был не англосаксонским неолибералом, а японским националистом, не боявшимся атаковать власть корпораций ради интересов национального города, как он их понимал. Выступая против национального правительства и бизнес-лобби, но имея безупречную репутацию правого политика, он сумел протолкнуть городской налог на банковские прибыли, который не удалось провести прогрессивному губернатору 1970-х годов [649].