Йоран Терборн - Города власти. Город, нация, народ, глобальность

Послевоенный Токио тоже испытал на себе воздействие городских протестных движений, в конечном счете потерпевших поражение, – они выступали, к примеру, против строительства аэропорта Нарита и неадекватных попыток решить проблему бездомных, но прогрессивное правительство действовало недолго, в 1970-е годы, и не добилось заметных успехов. В Бангкоке, где правительства всегда комплектовались представителями хорошо обеспеченных классов и не отличались особой эффективностью, таких прогрессивных мэрий, насколько я знаю, не было. Однако далее мы еще вернемся к Бангкоку как месту городской революции и контрреволюции.

Городские восстания

Народные моменты также могут стать следствием городских протестных движений, из которых мы выделим лишь урбанистические, т. е. сказывающиеся на форме города, и на движениях, берущих начало в городах, но изменяющих национальное государство. Таких движений было много, особенно после Второй мировой войны, однако большая часть научной литературы посвящена вопросу собственно движений, т. е. занимается мобилизацией, выдвигаемыми требованиями и конфликтами, в которых принимали участие эти движения, а не их последствиями на уровне города или государства [410]. Здесь мы рассмотрим три типа городских народных движений, оставивших важный след. Они существенно отличаются друг от друга. Одно – это движение требований, другое – движение протеста и вето, а третье – движение восстания или революции. Их география довольно специфична и разнообразна. Движения требований – это, в частности, латиноамериканские движения, хотя их многочисленные варианты встречаются по всему третьему миру. Наиболее успешным на сегодняшний день городским протестным движением было североамериканское, т. е. оно было дислоцировано в самом сердце развитого капитализма. Третье – это именно полупериферийное движение, в основном евро-азиатское или североамериканское.

Притязания бедняков на город

Старейшие, но все еще существующие городские народные движения – это, возможно, те, что требуют предоставления беднякам прав на жизнь в городе. Название «фавелы» в Бразилии восходит к 1897 г., когда ветераны национальной армии, подавившей вооруженное восстание на северо-востоке страны, ушли с неоплаченных участков земли, ранее ими занимаемых на холме в Рио, который они по причинам, до сих пор не вполне ясным, назвали Холмом фавелы (Morro de favela). Несмотря на снос домов во время перестройки Рио по образцу Османа, официальный запрет, внесенный в строительный кодекс в 1937 г., и попытки переселить людей в «пролетарские парки» в начале 1940-х годов, фавелы сохранились и распространились [411]. Первоначальный Холм фавелы (Morro da Providencia) является сегодня музеем под открытым небом.

Во всей Латинской Америке сам собой сложился паттерн захвата земельных участков для самостоятельного строительства городского жилья – на пустошах, обычно находящихся в государственном владении, в больших городах или чаще возле них. Это фактически и есть претензия бедняков на право жить в городе. По меньшей мере в отдельных местах он стал ритуалом и в какой-то мере институциализовался в качестве одного из путей коллективной городской мобильности. Перуанский вариант испанского языка признает это, называя такие поселения pueblos jóvenes – молодыми районами.

В идеально-типичной истории группа семей, обычно с общими сельскими корнями – это не молодежный сквоттинг, как в последнее время в Европе, – в какой-то момент собирается на выбранном участке, устанавливает на нем национальные флаги в качестве своего рода символической защиты и начинает строить жилые бараки. Если их не прогоняют, через много лет поселения признаются городом. Для строительства более качественных домов им могут выделить цемент. Позже на эти участки могут подвести воду и электричество, построить там школы и заасфальтировать дороги. С такими внеплановыми городскими застройками часто связаны популистские политики и режимы, заинтересованные в народных голосах, а также вся неформальная экономика сквоттинга, застройщиков и наемных строителей [412].

Подобные истории я слышал в Боготе, Лиме, Мехико и Рио – городах, где неформальные поселения сквоттеров являются весьма важной традицией, закрепившейся в 1960-е годы: в таких поселениях проживает 60 % населения Мехико, около 40 % – Лимы и Каракаса, 30 % – Рио и 25 % – Боготы (по данным 1990 г.) [413]. Возможно, такие истории есть и на других континентах, но я не слышал их в городах, которые посетил [414]. У бывших колониальных городов Африки и Азии, как и у их сквоттеров, было меньше ресурсов и возможностей, чтобы усовершенствовать свои массовые неформальные трущобы, причем многие из них были не самостроем, а создавались владельцами трущоб, которые сдавали их в аренду, например в гигантской Кибере в Найроби, первоначально построенной ветеранами нубийской войны. Однако в Индии недавно была запущена программа общенациональной городской модернизации, а в Кении – программа перестройки трущоб [415]. Также с 1996 г. идет работа по самоорганизации, включая объединивший три континента Интернационал жителей трущоб, наиболее сильный в Кении и Индии.

Поселки сквоттеров, даже в исключительных случаях успешной коллективной мобильности, всегда начинаются с некондиционного жилья, «трущоб», если следовать определению программы ООН по населенным пунктам. Следует подчеркнуть, что проживание в трущобах означает прежде всего отказ в полных правах на жизнь в городе, т. е. является показателем того, что городские власти не способны или не желают предоставлять адекватные услуги всем жителям города. Мы уже отмечали, что число людей, живущих в некондиционном жилье, растет.

Однако неформальный захват земельных участков и самострой – это еще и требование прав. По крайней мере в некоторых случаях они стали также инструментами коллективной социальной мобильности. Сквоттинг – это утверждение власти народа наперекор отрекающейся от народа официальной власти, от сотрудничества с которой зависят в конечном счете права бедняков на город и коммунальные услуги [416]. За пределами Латинской Америки снос с применением бульдозеров и массовые выселения – вот каким стал наиболее громкий ответ властей на жилищные нужды бедняков: миллион выселений в военном Янгоне в середине 1990-х, полмиллиона – в «реформистской» Джакарте в период 2001–2003 гг., 700 тыс. – в Хараре Роберта Мугабе в 2005 г. [417]Этот тренд установила в 1970-х годах аргентинская военная хунта, которая изгнала из Буэнос-Айреса почти 200 тыс. бедняков [418].

Протесты против автомобильного города

Народные моменты в городской истории возникали также в силу того, что неформальные гражданские протесты раскручивались и обретали власть, хотя в большинстве случаев она ограничивалась правом вето. Одной из главных мишеней таких протестных движений стали планы по прокладыванию автотрасс через центры городов, иными словами, планы, в которых была бы реализована «Футурама» – город, придуманный компанией General Motors для Всемирной выставки в Нью-Йорке в 1939 г. [419]Эти проекты стали настоящим бедствием в северной Атлантике, когда в 1950–1970-х годах их попытались реализовать в ряде больших городов, таких как Нью-Йорк и Лондон, а также в малых, таких как мой родной шведский университетский город Лунд. В 1950-е годы градостроители и планировщики дорожного движения в Западной Европе заразились идеей скоростных автомагистралей, как в Чикаго и Лос-Анджелесе, и за восторженными рассказами о путешествиях последовала куча официальных докладов. «Город, ориентированный на автомобили» или просто «автомобильный город» (так называлась знаменитая конференция по городскому планированию, проведенная в Стокгольме в 1956 г.) стал новым лозунгом европейского городского модернизма: в Германии, Великобритании (о чем свидетельствует доклад Бьюкенена 1963 г.) и на остальном субконтиненте, от Скандинавии до Италии [420].