Йоран Терборн - Города власти. Город, нация, народ, глобальность

Революционная Москва видела в себе временную столицу мировой революции. Ленин и его товарищи четко осознавали отсталость России и первоначально надеялись только на то, что смогут удержать крепость, запустив мировую революцию, центром которой должна была стать, как они предполагали, скорее уж Германия. В 1919 г. для этой цели был создан Коммунистический интернационал (Коминтерн) со штаб-квартирой в Москве.

Коммунизм пришел к власти с амбициозной, постоянно расширяющейся и меняющейся иконографической программой. Ленин, вдохновляясь «Городом солнца» Томмазо Кампанеллы, вскоре после Октябрьской революции набросал программу «монументальной пропаганды». Она включала создание политических надписей (прежде всего стенных), а также различных статуй. 12 апреля 1918 г. большевистское правительство выпустило декрет, в котором было, в частности, сказано: «Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению в склады, частью использованию утилитарного характера». До 1 мая требовалось подготовить «замену надписей, эмблем, названий улиц, гербов и т. п. новыми, отражающими идеи и чувства революционной трудовой России» [498].

Универсалистская концепция революции была в полной мере заявлена в 1918 г., когда праздновался юбилей Москвы. Ленинская программа предусматривала достаточно широкий международный пантеон, который был намного шире революционной марксистской традиции. В него были включены такие античные бунтари, как Спартак и Брут; философы Просвещения – Вольтер и Руссо; социалисты-утописты, начиная с Кампанеллы и заканчивая Оуэном и Фурье; ряд французских революционеров от Дантона до Марата; лорд Байрон; демократы-патриоты, такие как Гарибальди; русские анархисты Бакунин и Кропоткин; сионист Александр Герцен; современный французский социалист Жорес (который умер в 1914 г., оставшись противником Первой мировой войны); художники, начиная с Рублева и заканчивая Сезанном; такие иностранные писатели, как Данте, Диккенс и Шекспир; наконец, великие русские писатели вплоть до Достоевского с Толстым [499].

Хотя «монументальная пропаганда» с самого начала была важной коммунистической программой, у большевиков не имелось детальной концепции городского социалистического развития, а советские коммунистические лидеры никогда такой концепции не разрабатывали. С революции начался период воодушевления, т. е. свободного урбанистического теоретизирования и проектирования, а также кое-каких проектов реального модернистского строительства. Около 1930 г. Москва и Россия стали наиболее важным международным полюсом реальной модернистской архитектуры. Несколько раз Москву посещал Ле Корбюзье, там же работали многие известные немецкие архитекторы: Эрнст Май, Ханнес Мейер (ушедший с поста директора Баухауса), Эрих Мендельсон и другие. Четвертый Конгресс современной архитектуры (CIAM) должен был пройти в Москве в 1932 и 1933 гг.

К числу выдающихся сооружений относятся здание газеты «Известия» братьев Весниных (источником вдохновения им послужил проект Вальтера Гропиуса, представленный на конкурс «Chicago Tribune»), дом Наркомфина Моисея Гинзбурга и Игнатия Милиниса, рабочие клубы и дворцы культуры Константина Мельникова и братьев Весниных – другими словами, сооружения, построенные по большим государственным заказам. Советский период с 1920-х до начала 1930-х годов стал важной вехой в истории модернистской архитектуры. Наиболее влиятельным архитектором Москвы с революции до Второй мировой войны был беспартийный Алексей Щусев, который спроектировал главный памятник эпохи – Мавзолей Ленина, а также довольно функционалистское здание Наркомзема [500].

Советский авангард оказался не столь впечатляющим в своих многоречивых концепциях города, которые, с одной стороны, скатывались к утопиям контролируемого в мельчайших подробностях коммунального жилья, а с другой – требовали деурбанизации Москвы и эвакуации большей части населения столицы в «зеленые» сады-деревни [501]. Связи СССР с международным архитектурным модернизмом были официально заморожены в 1933 г., когда запланированный Международный конгресс современной архитектуры был «отложен». Советские модернисты выжили, однако на Всесоюзном конгрессе архитектуры 1937 г. был утвержден социалистический реализм – понятие, которое так и не получило точного определения, если не считать того, что это нечто антимодернистское. Архитектурная дискуссия сузилась, хотя на конгресс 1937 г. был приглашен Фрэнк Ллойд Райт, наиболее известный из иностранных гостей, который, немного покритиковав «левое» и «правое» крыло в советской архитектуре, выразил робкую надежду на то, что СССР, «освободившись от ограниченности частных интересов», сможет создать новую архитектуру, которая станет примером для всего мира, в том числе для США [502]. Этот провал урбанистического авангарда революции в тот самый момент, когда каналы коммуникации были открыты, а в Западной Европе как раз появился муниципальный социализм, оказался фатальным для развития нового социалистического и коммунистического урбанизма. На фоне неистовых утопий, конкурирующих друг с другом, сталинизм смог показаться здравым смыслом и прагматическим историческим реализмом.

Ставкой этого конфликта был генеральный план Москвы, составленный, наконец, в 1935 г. на основе общих постановлений 1932 г. [503]Сталин в 1934 г. похвалил планировщиков, разгромивших «позицию тех, кто отрицает сам принцип города, кто тянет нас к оставлению Москвы большой деревней», как и «позицию сторонников излишеств, урбанизации, тех, кто предлагает строить город по типу капиталистических городов с небоскребами, с чрезмерной переуплотненностью населения». В 1932 г. Лазарь Каганович, сталинский градостроитель Москвы, от лица своего начальника заявил, что социалистический урбанизм должен «действовать прежде всего на основе исторически сложившихся форм города, перестраивая его в соответствии с требованиями нашей эпохи» [504].

Рамками коммунистического урбанизма стала осторожная и прагматическая программа. Ее главная мысль была простой и скромной: берегись радикальных утопий; уважай историю, но не ограничивайся ею. Фактически этой программы придерживались на протяжении всей истории коммунистических правлений, не считая Пхеньяна, где город был полностью разрушен в войне с американцами. Яркой иллюстрацией ее является заявление Брежнева на съезде КПСС в 1971 г., который сказал, что Москва должна быть «образцовым коммунистическим городом», но не расшифровал, что именно это значит. Виктор Гришин, первый секретарь Московского горкома, не смог добавить к этому ничего особенного: «Образцовый коммунистический город – это город, в котором живут люди с высоким уровнем культуры и сознательности, город образцового общественного порядка» [505].