Александр Замятин - За демократию: местная политика против деполитизации

С этим же связана повышенная популярность технооптимизма в России 48 48 См. Исследование поведенческих и институциональных предпосылок технологического развития регионов РФ, МВШСЭН по заказу АО «РВК» при поддержке ЦСР, 2016. . Утрачивая доверие к людям, мы уповаем на технологии. Наш травматический опыт общественной жизни последних 30 лет вызвал катастрофическое разочарование в людях и политике. Мы всё чаще предпочитаем судью-робота, потому что судья-человек коррумпирован и подвержен страстям. Глядя на депутатов, мы склонны считать, что любой искусственный интеллект справится с этой работой лучше. Нынешняя политическая сцена вызывает отторжение и при этом не оставляет нам никакой возможности на неё повлиять, так что остаётся держаться как можно дальше от дискуссий и участия.

Как мы видели, проекты электронной демократии соблазняют нас возможностью дистанцироваться от политики, оставаясь гражданином. Если вы не можете найти общий язык с соседом по лестничной клетке для элементарного контроля за ремонтом подъезда, то технологии вам не помогут. При этом надо критически осмыслить тот факт, что коммуникационные технологии не раз оправдывали возложенные на них контрэлитные надежды в публичной сфере. Типографский станок Гутенберга накануне реформации и копировальные машины в СССР и Восточной Европе сделали своё дело. Невозможно недооценить роль социальных сетей для нашей оппозиции (15 лет назад это был Живой журнал, сегодня – Youtube).

Однако все эти технические находки лишь дополняют объёмный социальный процесс: электронные сервисы могут быть инструментом реализации политической программы, но не должны подменять собой саму программу. Так же, как и прямое голосование может быть элементом демократического устройства, но оно не должно подменять собой коллективную жизнь и самоуправление в ней. На деле любая облачная демократия рискует выродиться в плебисцитаризм за счёт подавления совещательности и конфликтной природы управления общим благом. Для понимания этого эффекта нам нужно ознакомиться с теорией общественного мнения, к которой мы и переходим.

Опросы общественного мнения обычно считают научным инструментом, который позволяет нам взглянуть на общество со стороны. Вне зависимости от того, понравится нам увиденное или нет, результаты опросов представляют собой, с этой точки зрения, объективную количественную информацию, не более того. Можно по-разному интерпретировать ответы отдельных людей на вопрос «Одобряете ли вы деятельность Владимира Путина на посту президента России?», но простой верифицируемый факт заключается в том, что с самого начала наблюдений в 2000 году положительно на него отвечало от 61 до 89 процентов опрошенных по репрезентативной выборке 49 49 Левада-Центр, индикатор «Одобрение органов власти». .

Вместе с тем опросы всё чаще играют решающую политическую роль. Каноническим примером стал всероссийский телефонный «крымский опрос» 14 —16 марта 2014 года, который провели совместно ВЦИОМ и ФОМ по умопомрачительной выборке в 48 590 человек. 91,4% опрошенных оказались согласны «с присоединением Крыма в качестве субъекта РФ», так что последующий референдум в самом Крыму оставался делом техники, а референдум в России даже не понадобился. Такие выпуклые результаты гипнотизируют: самым важным – а для некоторых и единственным – знанием о политическом режиме в стране является популярность действующего президента и ничтожная доля тех, кто поддерживает его оппонентов. В этих условиях опросы трудно считать неангажированным чисто научным инструментом.

Органы власти всех уровней от Администрации Президента до муниципалитетов регулярно заказывают опросы по самым разным поводам. Некоторые госструктуры даже обзавелись собственным опросными центрами, среди которых прославилась Служба специальной связи и информации ФСО, отвечающая за оценку работы губернаторов и итогов реализации нацпрограмм. К бюджетным опросам для внутреннего пользования относятся и предвыборные мониторинги рейтинга политиков – с их помощью выбирается стратегия ведения кампании административного кандидата и решается вопрос о допуске оппозиции. Так, на выборах мэра Москвы в 2013 году ФОМ прочил Алексею Навальному всего 8% голосов, что считалось абсолютно безопасным показателем для провластного кандидата Сергея Собянина. В итоге на выборах Навальный набрал более 27% и чуть не вывел Собянина во второй тур. Тогда об опросах заговорили как о способе подделки общественного мнения, что не является новостью в большой политике.

В 2018 году предвыборные опросы неожиданно посыпались на губернаторских выборах, когда сразу в трёх регионах – Владимирской области, Хабаровском крае и Приморье – проиграли инкумбенты от «Единой России», несмотря на то что предварительные опросы и экзитполы отдавали им безоговорочную победу. Разрыв с прогнозом объясняли «фигой в кармане» у ранее лояльных избирателей и ростом протестного голосования за главных оппонентов провластного кандидата. Опросы не могли заранее зарегистрировать эти настроения, потому что прибегающие к стихийному протестному голосованию отказывались говорить с полстерами или даже давали заведомо ложные административно одобряемые ответы. Этот пример демонстрирует, что восприятие опросов самими респондентами крайне проблематично и никак не укладывается в представление о научном измерении объективной сущности.

Наконец, опросы могут быть существенной частью электоральной тактики самой оппозиции. В 2019 году с подачи Алексея Навального под брендом «Умное голосование» в Россию пришло хорошо известное на Западе тактическое голосование (или sophisticated voting) – консолидация голосов за второго по рейтингу кандидата с целью лишить мандата провластного лидера гонки. Для выявления «второго» кандидата используются результаты опросов, поэтому в данном случае важнее всего их надёжность, а не гипнотические свойства.

Дело усугубляется тем, что внутри самой технологии опросов есть множество методологических слабостей, на основании которых часто говорят о фабрикации – не путать с фальсификацией 50 50 См. напр. Рогозин, Д.М, Картавцев, В.В., Галиева, Н.И., Вьюговская, Е. В. Методический аудит массового опроса. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2016. 358 с. – их результатов. Фальсификаторы стремятся выдать конкретные результаты и подгоняют под них расчёты, тогда как в случае фабрикации каждый отдельный полстер хочет поскорее закончить работу (которую чаще всего просто невозможно выполнить, следуя строгим правилам работы с выборкой и анкетой), поэтому подделывает анкеты в произвольном порядке.