Знание - сила, 2007 № 07 (961)

Идеология манипулировала реальностью, подменяла ее мифом: «Красный воздушный флот — Октября оплот!». Указывала на беспрекословное должное: «Пролетарий — на самолет!». Призывы о том, что люди должны строить авиацию, должны создавать «сверхнацию летунов», раздавались и в Германии, и в Италии. В этих зараженных тоталитаризмом странах, так же, как и в СССР в конце 20-х — начале 30-х, был распространен миф о том, что авиация непосредственно перенесет трудящихся в лучшее будущее.

В своем недавно вышедшем романе «Запас прочности» Татьяна Щербина дает очень точную характеристику этому явлению сталинского периода: «На уровне частной жизни это выражалось в том, что выдавать желаемое за действительное являлось нормой сознания. ...сталинские владения предписывалось видеть уже достигнутым совершенством.». Это в полной мере относилось и к сталинской авиации.

Вплоть до начала Великой Отечественной войны в СССР постоянно писали и говорили о том, что советская авиация самая мощная и непобедимая. Расстаться с этим, занявшим место реальности, мифом было очень трудно — он наполнял гордостью всю страну, и действительно: за годы советской власти в области авиации были сделаны большие успехи. Но, тем не менее, выросшее из советской идеологии представление о советской авиации, как самой лучшей, было мифом, и цена, которую пришлось заплатить за этот «миф-реальность», была высока. В первый же день войны советская авиация потеряла, по официальным данным, 1200 самолетов, многие из которых не успели даже подняться в воздух. 23 июня вечером командующий авиацией Западного Особого Военного Округа покончил с собой. Через несколько дней было расстреляно все командование округом. Историки авиации считают, что лишь к 1943 году советская авиация смогла успешно противостоять, а затем и превзойти немецкую авиацию.

Мы уже говорили, что многие мифы произрастают из вечного человеческого стремления создать идеальный мир на Земле, и когда подобные мифы воспринимаются в модальности должного, они рождают абсурд и сопровождаются страстным стремлением превратить мифическое должное в реальность. Это стремление часто подкрепляется страхом: если не достичь намеченного, наступит чуть ли ни конец света.

Когда в России развернулась широкомасштабная кампания по пропаганде авиации, она не только подстегивалась пробуждавшими энтузиазм «мифами-должное», — например, что именно Красный Воздушный Флот должен осуществить заветы Ильича о международной Пролетарской Революции, — но и нагнетанием страха. Если не создать мощную авиацию, уверяли большевики, то капиталистические страны с помощью своей мощной авиации уничтожат советскую страну — разбомбят, сожгут дотла.

По-видимому, есть два выхода из- под власти «мифа-должного», из безумного стремления достичь недостижимого. Можно допустить мысль о том, что, возможно, то, к чему мы устремились, не может быть достигнуто — то есть переосмыслить миф в модальности возможного. Другой путь: поверить, что цель достигнута — сделать миф реальностью.

Второй путь встречается чаще — люди, уверовавшие в миф как должное, легко верят и в то, что, в конце концов, этого должного достигли. Миф о самой сильной сталинской авиации родился из мифа, что в СССР — стране с самым совершенным социальным строем — достижения в области техники должны быть наивысшими. В сталинскую эпоху мифы- должное — «Мы должны достичь!» — легко переводились в модальность сущего — «Мы добились!».

Но что же происходит с мифами в ходе истории?

Если вернуться к авиации, следует заметить: главным источником мифотворчества вокруг нее была возникшая в начале ХХ века в воображении людей связь полета на аэроплане с вечными, уводящими за пределы реальности интуициями о полете. Однако по мере осмысливания авиации в качестве технического средства почва для мифотворчества утрачивалась.

Сегодня мы спокойно смотрим на летящий самолет. Отдаем себе отчет о том, какие технические характеристики говорят о достоинствах гражданского или военного самолета. Воспринимаем полет на авиалайнере как обычное пространственное перемещение из одной точки земного шара в другую. Комфортабельные авиалайнеры не дают нам и того особенного, сопряженного с психологическими и духовными переживаниями полета, чувства, которое испытывали первые летчики на своих неустойчивых, плохо управляемых аэропланах. Но оно, это особенное чувство полета, осталось, например, в аэробатике, при выполнении фигур высшего пилотажа.

И поклонники этого вида спорта невольно окружают себя мифами. Однако массовое сознание остается ими не затронуто. После первых полетов в космос им (массовым сознанием) овладели иные мифы, привязанные к полету в беспредельные космические миры.

Культура естественно порождает мифы, произрастающие из некоего идеального замысла, который человек интуитивно ощущает. Совершенный мир невозможен, тем не менее, сюжеты о нем в той или иной форме сопровождают всю историю человечества как вариации некой важной «бессмертной возможности», скажем мы вслед за Михаилом Эпштейном. Но тогда не является ли органично соответствующей мифу модальность возможного?

В начале XXI века мы видим, подобно тому, как это было с авиацией, множатся мифы-возможности вокруг новой поражающей ум и воображение технической перспективы: компьютерно-информационной эры. И, наверное, опыт истории ХХ века состоит в том, что прошедшие сквозь «миф-должное» и «миф-реальность» уже не ринутся с готовностью за превращением предполагаемого в должное или реальное.

А если взглянуть в будущее, станут, вероятно, очевидными приметы исторического поворота человеческого бытия и мышления в сторону модальности возможного. И тогда, возможно, в культуре начнет осмысливаться многомерность человеческого бытия, самоценность миров возможного (а значит, и самоценность мифов). И человек будет стараться ориентироваться среди новых открывающихся миру возможностей (среди которых незримо присутствуют и культурные мифы), не стремясь превращать каждую из них в реальность или в перспективу, которую необходимо (должно!) достичь в будущем.

Наталья Тихомирова

Наталья Александровна Тихомирова (урожденная Шальникова) — дочь академика А.И. Шальникова, буквально выросшая во дворе Института физических проблем. Всю свою научную жизнь изучала рождение, жизнь и смерть кристаллов и другие интересные физические явления в Институте кристаллографии Академии наук. При этом успевала замечать смешные, грустные и загадочные явления в окружавшем ее мире людей. Эти воспоминания продолжают начатый в прошлом номере журнала рассказ о знаменитом институте и его обитателях.