Знание - сила, 2007 № 06 (960)

Хотелось бы, конечно, узнать от профессиональных историков побольше о научных интересах короля и обо всей этой истории, но их увлекают другие задачи. Скажу еще об одной загадочной стороне дела. Галилея, как известно, осудила католическая церковь. Это осуждение было во многом связано с его астрономическими наблюдениями. Вместе с тем огромное большинство обсуждаемых французских данных получено вовсе не атеистами и богоборцами, а вполне законопослушными католиками. Среди них много иезуитов и священников. Некоторые из них (например, Ришар) совмещали астрономию с миссионерской деятельностью в Китае! В общем, есть о чем задуматься.

Как же быть с главным обсуждаемым парадоксом? Действительно ли свобода представляется необходимым условием для науки? Мне кажется, что положительный ответ на этот вопрос все же возможен в том случае, если мы будем рассматривать его в достаточно длительной временной перспективе. Действительно, деспотическое правление может способствовать концентрации усилий на некоторой важной научной проблеме (а может и мешать этому). Деятельность деспотического правителя может привести к формированию передовой научной школы. Здесь у сталинской науки не видно никакого особого приоритета. У Людовика XIV получалось получше, да и жертвы были все же поменьше. Однако так можно, по-видимому, сконцентрировать усилия лишь на ограниченное время. Уходит внешнее принуждение и распадается научная программа. Следует спад научных исследований. Они возрождаются лишь много позднее уже на другом общественном фоне и без поддержки деспотической силы. В этом смысле печальный опыт нашей науки последних десятилетий представляется закономерным.

Юрий Магаршак

Как было неоднократно отмечено, искусство тоталитарных режимов — Гитлеровской Германии и Советской России — имело между собой много общего. Появилась даже книга, которая так и называется — «Тоталитарное Искусство». Тому, что во взаимодействии науки и власти в гитлеровской Германии и сталинском СССР также было на удивление много общего, должного внимания уделено не было. И совершенно напрасно. Потому что сходство в обращении с законами природы и истиной в Третьем Рейхе и в Третьем Риме проливает свет на закономерности, присущие любой диктатуре.

В соответствии с тоталитарной доктриной, государство обязано активно вмешиваться во все — включая науку. Но любой контроль над научными разработками — всего лишь контроль, пусть даже самый суровый — Великим Диктаторам представляется недостаточным. Они пытались и пытаются влиять не только на человека, но и на все живое[ 1«Мы не можем ждать милостей от природы: взять их у нее наша задача». Эти слова селекционера Мичурина в СССР знал и повторял каждый.], и на законы природы[ 2Например: в одном сиамском антиподе (СССР) генетика и кибернетика — идеалистические лженауки, а новые виды живых существ можно создавать, заставляя их жить не так, как они живут в природе, а как человек заставил; в другом антагонистическом близнеце, родство с коммунизмом начисто отрицающем (Третьем Рейхе), наука — наука как таковая! — имеет национальность: теория относительности и квантовая механика — еврейская физика, зато евгеника, то есть выведение новых пород людей — арийская дисциплина.], и даже на устройство Вселенной[ 3«Сталин выше гор, выше облаков. Он учитель вселенной». Эти стихи Великого Акына Страны Советов советские дети учили в школе.], считая, что не Диктатор зависит от мира, а мир от Диктатора. И это не преувеличение, не гипербола, не шутка в духе Оруэлла или Свифта. Это исторический факт.

На небезызвестной сессии ВАСХНИЛ, организованной под покровительством Сталина, генетика была названа лженаукой и заклеймена как классово и идеологически чуждая. Но главным для Сталина — во имя чего он и затеял всю эту революцию в биологии — думается, были не гены, как таковые. Главное для Сталина было то, что на природу — в том числе и живую — человек мог с помощью «прогрессивной науки» влиять самым кардинальнейшим образом. То есть не только на то, как растет пшеница или живет человек, а на пшеницу и человека как биологические виды. Под воздействием Партии Большевиков (по мнению «народного академика» Лысенко, его правой руки Презента и их соратников-единодумцев) можно создавать виды живых существ, в частности, вывести новые, невиданные ранее сорта злаков и породы коров. Причем не с помощью естественного или искусственного отбора, а создавая условия жизни, которые никогда не имеют места в природе (что-то вроде Соловков для всего живого). Например, прививая черенки груши к яблоне, скрещивая их не генетически (упаси «Бог, которого нет»), а на уровне всего организма, можно — по утверждению сталинских селекционеров — вывести дерево будущего: яблогрушу. А, дергая вымя коров тысячи раз в сутки днем и ночью, заставить копытное резко повысить удойность «под все усиливающимся упорным воздействием»[ 4Вы не ослышались, это не шутка — это цитата из стенограммы сессии ВАСХНИЛ, распространенной по всей стране.]: в результате этой «прогрессивной научной методики» было обещано вывести новую породу скота, не имеющую аналогов в стойлах капитализма.

Но новые, невиданные коровы и злаки — это только начало грандиозной программы преобразования всего живого: под неуклонным, упорным и каждодневным воздействием — по убеждению Гения Всех Времен и Народов и его клевретов с учеными степенями — будет меняться и сам человек. Не только в социальном или классовом смысле, но и биологически: став новым видом, который прекратит скрещиваться со «старым». В самом деле: а почему бы и нет? Если большевики столь преуспели в создании нового человека (как называли в тридцатые и сороковые верных ленинцев-сталинцев) по всей стране, то почему бы ни попытаться пойти еще дальше: создать новый тип людей, являющийся новым биологическим видом (то есть не скрещивающимся с классово чуждым, буржуазным, отживающим человеком), отличающимся от homo sapiens тем, что является еще более передовым, сидящим на еще более высокой ветке на дереве эволюции, чем человек разумный[ 5Эту мечту Вождя — создать Нового Человека как новый биологический вид — задолго до сессии ВАСХНИЛ — почувствовал и описал в «Собачьем сердце» Булгаков. Вот уж воистину: в России не только поэт больше, чем поэт, но и писатель больше, чем писатель. Происходит это потому, что при тоталитарном режиме грань между наукой и искусством, фантазией и реальностью, поэмой и директивой, законом природы и волей Вождя не просто стирается, а упорно стирается.]. Такие революционные идеи высказывал, в частности, Презент, бывший до того, как объединиться с Лысенко, профессором Ленинградского университета[ 6О том, какая «наука» преподавалась студентам-биологам при Сталине, можно получить представление, прочтя книгу Р. Л. Берг «Суховей», в которой в качестве первого среди равных цитируется такой диалог. «Гексли спросил Лысенко: Если нет генов, как объяснить расщепление (признаков)?