Знание-сила, 2005 № 03 (933)

Они — потомки русских переселенцев в Сибирь конца XVI, XVII, XVIII, XIX, XX веков, казаков и крестьян, торговцев и промышленников, ссыльных и авантюристов... Смешиваясь с коренным населением, но не отождествляясь с ним, перенимая из его бытовых навыков и взглядов на мир то, что казалось подходящим и полезным, приобретая облик, все более далекий от того, что ассоциируется с типично славянским, обрастая своими речевыми особенностями, они постепенно образовали особый человеческий пласт, нс чукотский, не корякский, не юкагирский, не эвенский, не... — но и не русский. Во всяком случае, сами они русским его словно бы не чувствуют. А нас, русских, называют "приезжими".

Три года ученые из "нашего", "большого" мира — филолог, лингвист и этнолог Николай Вахтин, социолингвист Евгений Головко (оба — питерцы) и антрополог и историк Петер Ш вайцер, американец, — изучали на примере русских старожилов Сибири, как — из каких элементов и по какой логике — возникает такая странная, ничуть не разумеющаяся сама собою вещь, как этническое самосознание. То есть не то, что власть в паспортах записывает, и не то, что ученые считают. И даже не то, что думают по этому поводу соседи. А то, в чем человек каждый день живет. Да не как в "междумирье", в причудливом сочетании не совместимых с нашей, внешней точки зрения элементов (ну, в самом деле, как это можно: е одной стороны, участвовать в ритуале "кормления огня", и с другой — одновременно держать иконы на полочке? Говорить по-русски, зваться русскими именами и считать приезжающих с Большой земли русских чужаками, а на вопрос, русские ли вы, отвечать: нет?..) А как в цельном, естественном мире, не менее связном и логичном, чем для нас с вами, — наш. Для исследований выбрали три в своем роде классические старожильческие общносги: жителей поселков Русское Устье на Индигирке, Походска на Колыме (оба — у самого Северного Ледовитого океана) и Маркова на Анадыре.

Получилась книга, в которой описан всего один аспект культуры русских старожилов, зато в своем роде стержневой: их восприятие самих себя. По-ученому говоря — формирование их культурной и этнической идентичности.

Складывается же она, если говорить очень коротко, во-первых, из всякого "подручного материала": из самых конкретных, повседневных обстоятельств. Рассуждают примерно так: я вот крещеный, у нас дома самовар ставят, на обед два блюда готовят, а не одно, как у дикарей каких-нибудь, — ну как же я не русский при этом? Но ведь говорю не так, как русские с Большой земли, выгляжу иначе — так какой же я русский? И вообще, если я запишусь не русским, а, скажем, чукчей (а такое там вполне возможно, даже если человек не знает чукотского языка и обладает не очень-то чукотской внешностью), мне будут положены льготы как представителю коренного населения совершенно так же, как чукчам, юкагирам... Отсюда и странная, "мерцающая" идентичность: всякий раз как будто другая и всякий раз как будто непременно привязанная к местным и личным обстоятельствам. Но это — только во- первых.

Очень важно еще и "во-вторых": эта идентичность никогда не та, что навязывается "сверху" — государством. Авторы книги Евгений Головко и Николай Вахтин рассказывали на ее презентации в РГГУ: не так давно праздновалось 350-летие Русского Устья и проводилась мощная пропагандистская кампания — государство старалось убедить старожилов в том, что они самыс-самые настоящие русские, потому что потомки "древних" переселенцев и прямые наследники и хранители их языка и традиций. Правда, и от того, и от другого уже давно очень мало что осталось, но ведь не важно же! Людям предлагали достойный, готовый имидж, которым, казалось бы, можно только гордиться. И что бы вы думали? Не принимают. Не то чтобы прямо отказываются, но уклоняются, защищаются! "Какие мы йусские, — говорят с характерным местным выговором ("сладкоизычис" называется) и показным смирением, — мы так себе, йудиски" ("людишки" то есть). Где уж нам, дескать, такая честь!.. А сами себе думают; раз-де от нас хотят, чтобы мы были непременно русскими, так уж нет, уж лучше мы будем сами по себе...

Но как же такое возможно? А так, что очень может быть, сам вопрос, кто все-таки эти люди и куда их следует отнести, заведомо неправильно поставлен. Потому что он поставлен извне.

Русскоустиниы, походчане, марковцы кажутся странными и не укладываются в заготовленные ячейки почтенных академичных классификаций лишь потому, что все это — классификации, построенные с заведомо внешней и достаточно чуждой им точки зрения. Это только если смотреть из "нашего" мира, принимаемого нами, европейцами, за точку отсчета, и проводить границы так, как нам кажется очевидным, дело будет выглядеть так: есть русские, молчаливо принимаемые за некоторое этническое и культурное единство (что вообще-то изрядно проблематично), они же "титульная нация", есть "коренные народы Севера", которым ввиду их малочисленности, неслишком-то-цивилизованности и готовности исчезнуть полагаются всякие льготы, и вот эти, у которых что-то от одних, что-то от других...

Это не они — "затерянные" между мирами. Это европейцы-исследователи их между этими мирами затеряли (причем сами же эти миры и сконструировали) и упорно затеривали их там на протяжении столетий, и вот теперь удивляемся, почему наши привычные классификации на этом "материале" нс работают. А "материал "- то живой. Сопротивляется.

Походчан и русскоустьинцев хотя и называли официально русскими, тем не менее от настоящих русских отличали всегда и даже в документах писали одно время (в паспортах, правда, нет, но, например, в библиотечных формулярах — уже вовсю): "местнорусские", была даже такая специальная форма записи: "м/русские". Марковцев, которые в русские никогда не рвались и называли себя "чуванцами", "приезжие", напротив, вполне охотно готовы были признать русскими. Но в обоих случаях "приезжие" — как отчетливо доминирующая в социальном и политическом отношении группа (представители власти!) — задавали иерархию, в которую местным жителям предлагалось вписываться. Для себя "приезжие" в любых случаях оставляли в этой иерархии место наверху. Старожилов помещали на вторую ступеньку (никогда не выше!), а коренных жителей — уже на третью. Такая этническая иерархия молчаливо принималась за естество вещей и всерьез, кажется, никогда не проблематизировалась, Так было еще до советской власти и продолжалось при ней.

А кроме всего прочего, в советские времена существовала и еще одна иерархия: иерархия экономических привилегий. Коренным жителям давались льготы, например, права на определенные рыболовные и охотничьи квоты. Во времена постсоветские принадлежность к "коренным" еще и увеличивала "социальный капитал" Групп в основном на международной арене. Что оставалось тем, кого власти, во все времена и долго не рассуждая, записывали в "вечно вторые"? Марковцы, например, получили возможность привилегий в пределах обеих иерархий, доказывая, что они либо "полноценные" русские, либо "полноценные" же "коренные". (Из чего опять же как бы неявным, но совершенно очевидным образом следовало, что ни о какой "полноценности" в их собственном, настоящем виде вообще-то не может быть речи...) Что касается русскоустьинцев и походчан, признаваемых всегда за чуть-чуть более русских, у них и вовсе не оказалось возможности добиваться привилегий в качестве "коренного" населения. Были попытки включить их в список "коренных малочисленных народов Севера", но они остались безуспешными.