Сандерс Э.П. - Иисус и иудаизм

20 См.: Там же, С. 355.

Рассмотрим один из аспектов этого общения свойств. Если обыкновенный человек обладает способностью до некоторой степени предвидеть будущее, то для Иисуса Христа, в силу сказанного выше, будущее должно было быть абсолютно прозрачным. Так думал и Иоанн Дамаскин, согласно которому душа Господа» вследствие единения со Словом, обогатилась вместе с остальными божественными знамениями также и видением будущего 21. Этот взгляд утвердился как в восточном, так и в западном богословии.

- - - - - -- - - - - -- - - - - -

21 См. там же.

Тут, однако, возникает одна трудность. Отвечая на вопросы учеников о времени конца мира и о соответствующих знамениях, Иисус говорит: «О дне же том или часе никто не знает, ни ангелы на небе, ни Сын. но только Отец» (Мк. 13:32 и параллельное место Мф. 24:36).

Для новозаветной библеистики это речение Иисуса проблемы не составляет. Во-первых, отказ назвать точную дату и час эсхатологического переворота не противоречит его ожиданию в ближайшем будущем. Во-вторых, слова «ни Сын» (или вся эта фраза) вполне могли быть добавлены позднее с апологетической целью: как ответ на недоуменные вопросы о задержке Царства. Но во времена Иоанна Дамаскина естественное для современного историка критическое отношение к евангельскому тексту было невозможно 22. И для создателей догматического учения необходимость согласовать это речение с представлением о богочеловечестве Христа была очевидной.

- - - - - -- - - - - -- - - - - -

22 Но и для современного богословия признать эти слова не аутентичными невозможно. Ведь добавление слов «ни Сын» ранней Церковью становится понятным лишь в свете предположения, что пророчество о Царстве не сбылось. А для традиционного богословия несбывшееся пророчество еще «хуже», чем незнание.

Вначале большинство отцов и учителей Церкви стало на точку зрения, согласно которой Христос знал это как Бог, но не знал как человек. Однако, когда говорят о «едином лице», подразумевается наличие некоего центра, ответственного за все, что мыслится, говорится и делается. Одновременное знание и незнание говорит об отсутствии такого центра и, следовательно, прямо противоречит ипостасному соединению двух природ во Христе. Видимо, великие христианские мыслители это понимали, потому что многие из них (Василий Великий, Григорий Богослов, Ори ген, Иероним, Кирилл Александрийский) изменили свою позицию и начали выдвигать другие объяснения этого текста. Перечень таких объяснений, представленных в святоотеческой и более поздней литературе, составил в 1896 г. английский богослов Г. К. Поуэлл 23:

- - - - - -- - - - - -- - - - - -

23 См.: М. Н. Скабалланович. Указ. соч. С. 362, где подробно расписано, кто из богословов какие объяснения поддерживал.

1. Господь этим изречением хотел показать, что не сам он не знает этой тайны, но что Отец первенствует в знании, сообщая его Сыну.

2. Христос знал это как Бог, но не знал как человек.

3. День и час суда нельзя было знать определенно, потому что они были определены Богом только условно.

4. Поскольку Церковь, тело Христа, не знает этого дня, то и Глава ее может говорить о себе, что не знает его.

5. Сыном здесь называется не Господь, а усыновленный народ.

6. Господь знал и как Бог, и как человек, но не хотел открыть, потому что он не был послан открывать это, и потому что знать это было неполезно для нас.

7. Отец знает день и час и знает самый суд практически» с тех пор как он решил произвести его через Сына, но Сын хотя и знает, когда будет суд, не знает его практически, как не производящий его.

8. Днем и часом названо то абсолютное и окончательное блаженство, которое состоит в созерцании Бога таким, каков он есть; это видение и знание принадлежат только Богу — как Сыну, так и Отцу, В Сыне и через него и мы можем достигнуть этого знания. Но Спаситель как человек не владеет им.

9. Спаситель знал день суда и по своей человеческой природе, но не силою человеческого ума.

Из всех этих объяснений только второе и третье согласуются с выводом новозаветной библеистики о том, что Христос как человек не знал дня и часа. Но второе объяснение, согласно которому он знал это как Бог, как мы видели, противоречит ипостаси ом у соединению двух природ во Христе. Третье объяснение, предложенное Оригеном, не противоречит ипостасному соединению, поскольку, согласно Оригену, Христос не знал ни как человек, ни как Бог. Но оно все-таки противоречит новозаветной библеистике. Ориген утверждает, что Христос не знал потому, что этот день еще не был определен. Наука же говорит, что он ожидал наступления этого дня в самое ближайшее время, т.е. ошибся в своем предвидении. А это с ипостасным соединением природ уже не согласуется: Христос мог ошибаться как человек, но как Бог он ошибаться не мог. Что касается остальных объяснений, то они исходят из того, что Христос знал день и час, и объясняют Мк. 13:52 либо тем, что в данном случае под днем и часом он имел в виду не время, а что-то другое, либо тем, что под Сыном он имел в виду не себя, либо тем, что не хотел говорить, и т.п. Но они объясняют только Мк. 13:32, оставляя без объяснения множество других мест, не менее ясно, чем Мк. 13:32, показывающих» что Христос не знал дня и часа.

Суммируя сказанное, мы приходим к заключению, что выводы новозаветной библеистики противоречат пониманию богочеловечества Христа в христианской догматике, и все существующие объяснения текста Мк. 13:32 этого противоречия не устраняют.

Что же отсюда следует? Что новозаветная библеистика опровергает христианство? Конечно же» нет. Учение отцов Церкви, как и Новый Завет, содержит непреходящую христианскую истину — утверждение о богочеловечестве Иисуса Христа. Но форма выражения этой истины — интерпретация богочеловечества в терминах соединения природ и общения свойств — ограничена горизонтом представлений того времени. Иначе и быть не могло. Ведь и Христос за 300 лет до этого говорил на языке своего времени, в противном случае его бы просто не поняли. А в распоряжении отцов Церкви более богатого языка, чем язык греческой философской традиции, не было. И возможности этого языка были использованы гениально: удалось найти формулировки, столетиями охранявшие от искажений основное положение христианской веры. Но годится ли этот язык для решения проблем, с которыми христианство сталкивается сегодня?

Новозаветная библеистика показала, что для согласования христианского богословия с евангельскими текстами язык двух природ непригоден. Проблема может показаться довольно частной, но на самом деле это не так: ведь здесь ставится под вопрос внутренняя непротиворечивость христианства. Возникает сомнение: если христианское богословие не справляется со своей внутренней проблемой, то способно ли оно справиться с проблемами, которые ставит перед христианством современный мир? В любом случае, конфликт христианского богословия с новозаветной библеистикой — это тревожный звонок, напоминающий, что не все благополучно в христианском богословии. Христианство переживает трудные времена. В прежние исторические эпохи оно властвовало над умами, сейчас эта власть утрачена. Вместе с ней утрачена и возможность реально влиять на ход событий, христианство вынуждено к нему приспосабливаться. Церковь претендует на моральный авторитет. Но когда слышишь ее призывы к нравственности, невольно вспоминаются слова Шопенгауэра: проповедовать мораль легко, трудно ее обосновать. В своей проповеди Церковь апеллирует к Евангелию, к нравственным заповедям Христа. Но апеллирует выборочно: ведь Христос требовал от своих учеников уже в этом мире — в то короткое время, что еще осталось — жить по законам иного мира. Царства Божьего. А к христианскому богословию Церковь апеллировать не может, так как этическая проблематика занимает в нем едва ли не последнее место. Да о богословии никогда и не вспоминают, потому что не надеются найти в нем что-либо относящееся к современной жизни. Многие христиане считают это нормальным: по их мнению, все, что находится за пределами церковной ограды» если v не лежит во эле, то, во всяком случае, не представляет интереса с точки зрения спасения. Такие настроения широко распространены, например, в Русской православной церкви. И с позиций традиционного христианского богословия оспорить это мнение нелегко. Так, о. Вениамин Новик, считавший его глубоко ошибочным, для подкрепления своей позиции был вынужден ссылаться на таких «подозрительных» авторов, как Владимир Соловьев и Сергий Булгаков, учения которых небыли одобрены православной Церковью 24.