Сандерс Э.П. - Иисус и иудаизм

На характер проблемы указывает спор о Веельзевуле. Мы видим, что разным людям, в зависимости от их точки зрения, чудеса говорят о разном 60. Даже если Иисус, совершая чудеса, иногда использовал некоторые методы магов (например, имитируя неистовство, которое он пытается исцелить), и потому можно сказать, что он практиковал магию *1, мы не можем, исходя из такой возможности, заключить, что он был магом. Ессеи, как сообщает нам Иосиф Флавий, были сведущи в магической практике (Война II, 8:12), но мы не получим о них адекватного представления, называя их «магами». Слишком много фактов склоняют нас к тому, чтобы назвать Иисуса эсхатологическим пророком, чтобы мы могли пренебречь этим и позволить себе определить его «тип» только на основании чудес.

Отчасти мы обсуждаем здесь два тесно связанных вопроса: на чем следует делать акцент и какие категории являются более полезными. Я оставляю развернутую характеристику религиозного и социального «типа», к которому относится Иисус, до гл. 8, здесь же сделаю только предварительные замечания. Смит и я — а в большей или меньшей степени все — полагаем, что Иисус считал себя представителем Бога и совершал то, что выглядело как чудеса. Вопрос в том, должны ли мы 1) делать акцент на чудесах и 2) выводить из них основную категорию, к которой можно отнести Иисуса. Полагаю, что Смит, характеризуя Иисуса как «мага»» выходит за пределы полезного. «Пророк» — это, видимо, более относящийся к делу термин — по крайней мере, если исходить из того, что мы выяснили на данный момент. Важность этого различия мы сейчас увидим.

Но чудеса сами по себе, как я не раз отмечал, не продвигают нас дальше утверждения, что Иисус был эсхатологическим пророком. В чудесах нет ничего, что инициировало бы — в еврейском мире первого столетия — ожидание близкого конца времен.

Однако это не значит, что эсхатологического пророка — да и любого пророка — не просили о «знамениях». Напротив, любого, кто утверждал, что имеет конфиденциальное знание о намерениях Бога, вероятно, попросили бы о знамении — точно так же, как возвещающего о новом боге 62. Об этом ясно свидетельствует Иосиф Флавий 63. Пересказывая историю Моисея, он довольно близко следует Библии, но трактовка «знамений», видимо, отражает и его собственную точку зрения. Моисей принимает слово Божие как слово Божие, потому что оно сопровождалось столь большими знамениями (Древн. II, 12:3), и он использует знамения, чтобы попытаться убедить фараона. Эти знамения были отвергнуты фараоном как «фокусы и магические представления» (II, 13:3), значит, чудеса не могли быть убедительными сами по себе. Но Моисей упорствовал и попытался, хотя и безуспешно, убедить фараона с помощью еще более необычных знамений, что его чудеса «не фокусы... но на самом деле совершаются по желанию и в силу могущества Господа Бога» (II, 13:3). Мы видим, что примерно в одно время с Иосифом Февда обещал, что воды Иордана расступятся, что неназванные люди обещали чудеса и знамения тем, кто последует за ними в пустыню, и что Египтянин утверждал, что стены Иерусалима падут по его приказу 64. Мы не можем сказать с уверенностью, кем провозглашали себя эти люди. Согласно Иосифу Флавию, Февда и Египтянин объявляли, что они пророки, и то, что будет сделано, явится главным тому подтверждением. Обещанные ими знамения, несомненно, имели целью доказать, что они были теми, за кого себя выдавали, и что Бог действительно действовал через них. Обещанные Февдой и Египтянином знамения, которые напоминали об Исходе и о победе, почти наверняка мыслились как эсхатологические 65. Обещанные дела предлагались как знаки царства — не потому, что чудеса сами по себе указывали на эсхатон, а благодаря событиям, о которых они напоминали. Как мыслили Февда и Египтянин это царство: как будущее или как «прорывающееся» в их делах, мы знать не можем. Но в целом эти знамения, как и другие, имели целью доказать, что дающий их говорит правду и действует властью, данной от Бога. Ясно также, что не все этому верили. Знамения и чудеса, совершенные или только обещанные, не всегда убеждали всех и каждого, что совершавший их говорит и действует от имени Бога.

Иосиф Флавий ясно сообщает нам свое мнение о Февде (с оглядкой на прошлое), называя его goes , т.е. магом или обманщиком (Древн., XX, 5:1) 66. Именование намеренно уничижительное. Февда считает себя пророком; Иосиф называет его магом. Если бы знамения Февды сработали, римляне были обращены в бегство или наступило что-то, напоминающее «царство», Иосиф, несомненно, нашел бы для Февды другие слова. Аналогичным образом Филострат называет Аполлония «мудрым» и защищает его от обвинения в том, что он был «колдуном» (magos) (Жизнь Аполлония 1:2). Термины больше характеризуют точку зрения автора, чем характер деятельности личности, о которой идет речь.

Теперь мы можем яснее увидеть евангельскую ситуацию. Мы читаем, что Иисуса просили о знамениях, и можем с достаточной уверенностью считать это сообщение верным. Согласно Мф. 12:38—42 пар. и Мк. 8:11 сл. пар., он ответил отказом. Однако согласно Мф. 11:2—6, Иоанн Креститель спрашивает Иисуса, он ли «Грядущий», и в ответ Иисус указывает на знамения. Я разделяю общее мнение, что эта пери копа как таковая не описывает реальное событие, но она показывает естественность апелляции к знамениям с целью удостоверения. Но предлагал ли Иисус свои чудеса как знаки того, что он говорит от имени Бога, или нет, они убеждали некоторых, что дело обстоит именно так, и они видели в нем фигуру, играющую особую роль в божественном плане. Вероятно, они тоже спрашивали, кто он (ср. Мф. 11:3; Мк. 8:27 пар.), и величали его соответствующими титулами (Мк. 8:23 сл. пар.), вероятно даже «Сыном Божьим» (Мк. 3:11 ив других местах). Другие не были убеждены. Они, вполне вероятно, называли Иисуса «магом» или «обманщиком».

В любом случае, чудес самих по себе недостаточно, чтобы сказать на к, к какому религиозному «типу» отнести Иисуса. Я склонен считать, что он ближе к Февде, чем к Хони или к магам PGM 67, но не благодаря чудесам, а потому, что есть другие факты, заставляющие нас думать о Иисусе как об эсхатологическом пророке. Чудеса были достаточно обычны, достаточно разнообразны и достаточно распространены среди праведников» претендентов на мессианство, магов и в храмах, так что мы не можем, исходя из них, понять, какому социальному типу лучше всего соответствует Иисус или каковы были его реальные цели.

Хотя чудеса сами по себе не содержат указания о своем значении, вполне разумно предположить, что последователи Иисуса, а возможно и он сам, видели в них свидетельство его статуса как истинного представителя Бога, — поскольку в Средиземноморье такого рода выводы были достаточно распространены. Мы не можем сказать, что Иисус предлагал своей аудитории чудеса, вкладывая в них именно этот смысл — хотя вполне правдоподобно, что он смотрел на них именно так, — потому что предание говорит, что он отказывался давать знамения. Согласно евангелиям, чудеса показывают, что Иисус говорил и действовал как наделенный божественной властью, и некоторые видели это именно таким образом, хотя другие сомневались. Они изображают дело таким образом, что сам Иисус не апеллировал к чудесам как подтверждающим его власть, за исключением ответа Иоанну. Получается, что мы не можем выйти за рамки, очерченные в евангелиях. Чудеса — это факт публичной деятельности Иисуса, но они говорят нам не так много, как нам бы хотелось.