Сандерс Э.П. - Иисус и иудаизм

Февда, как и неназванные остальные, ждал эсхатологического чуда 24. К сожалению, мы не знаем, чего они ожидали дальше. В случае Египтянина, который» видимо, произвел более серьезное возмущение, чем другие, мы можем сделать правдоподобную догадку. Вероятно, он обещал чудо и ожидал, что за ним последует военное поражение римлян. (Предполагая, что в каждом из двух рассказов Иосифа Флавия есть какая-то правда 25.) Но остальные, которым Иосиф не приписывает никакой военной акции ни в «Древностях»» ни в «Бойне»» возможно, ожидали только чуда и не думали, что мощное знамение заставит весь Израиль собраться и пойти за ними, чтобы нанести поражение римлянам. Возможно, они думали, что Бог продолжит чудесное вмешательство и что он восстановит двенадцать колен Израиля и создаст свой собственный славный храм. Возможно, они ожидали нового неба и новой земли» где не будет ни голода, ни горя и где люди больше никогда не будут воевать. Можно и дальше перечислять такого рода возможности.

Дело в том, что Иисус был не единственным, кто читал великих пророков, и мы не можем достоверно утверждать, что его концепция царства была более духовной, чем у других, или что он отводил более высокое место любви к Богу и ближнему. Здесь, как и в других случаях, лучшее, что мы можем сделать, — это не основывать наше понимание Иисуса на предположении, что он верил в религиозные абстракции, которые не признавались другими.

Мы можем» однако, усмотреть отличие в манере поведения Иисуса. Он не делал величественных жестов и не обещал грандиозных событий, которые сами по себе могли бы убедить всех. У него есть пророческие и символические акции, но они не являются чудесами, а чудеса не выдвигались на видное место в качестве подтверждения его притязаний.

Можно пойти и дальше. Въезжая в Иерусалим на ослице, он обдуманно демонстрировал, что притязание на особую роль в царстве Божьем исходит от того, кто «кроток и смирен» 26. Нашел этот отрывок и процитировал слова «кроткий и воссевший на ослицу» (Мф. 21:5, цитата из Зах. 9:9). конечно же, Матфей» но действие говорит само за себя. Иисус видит себя слугою всех (Мф. 20:28а//Мк. 10:45а), а не выдающимся вождем, триумфально шествующим через расступившиеся воды.

Ранее мы видели, что, если бы Иисуса неверно понимали, это свидетельствовало бы о том, что у него не было ясно продуманной стратегии изложения своей вести. Однако теперь мы видим» что его неплохо поняли. Его способ самоутверждения заметно отличается от того» которым пользовались Февда или Египтянин, но ожидание, что царство чудесным образом учредит Бог, было тем же самым. Этим лучше всего объясняется, почему у Иисуса не было плана, содержащего стратегию практических действий. Он не нуждался в таковой, поскольку подтверждения своей вести и своих притязаний ожидал от Бога. Когда он решил идти в Иерусалим и совершить символический жест, показывающий, что должно произойти (обновление храма) и какова его роль в этом событии (царь, но царь, едущий на ослице), то едва ли он реалистически представлял себе» что религиозные лидеры и аристократы будут убеждены, что царство близко и что он — последний посланник Бога перед концом времен. Он совершил пророческие акции, и они были поняты, но они вовсе не были частью спланированной попытки убедить людей. Иисус, без сомнения, знал, что их души очерствели. Следовательно, мы понимаем, что у Иисуса был план, содержащий эффективные средства коммуникации, но у него не было долгосрочной политики, которая позволила бы убедить жителей Иерусалима. Именно в этом смысле мы можем говорить, что у него не было программы действий, способных заполнить брешь между теми, кто его признавал (бедными и изгоями Галилеи) и руководителями в Иерусалиме 27.

Наконец, я должен специально остановиться на одной группе высказываний о царстве, а именно тех, в которых грядущее царство наделяется некоторыми аспектами социального порядка. Если бы единственным свидетельством о Иисусе был набор его речений — а многие исследователи пишут о нем, как если бы дело обстояло именно так — мы бы не видели необходимости считать эту группу речений определяющей (см. конец гл. 4). Нас вынуждает к этому необходимость объяснить историю и относящиеся к ней факты. После смерти Иисуса ученики образовали группу, у которой были конкретные ожидания и которая была не просто собранием людей, разделявших некие абстрактные идеи. Иисус, без сомнения, верил в любовь, милосердие и благодать, и ученики тоже верили, но эти верования не привели бы их к тому, чтобы стать опознаваемой группой внутри иудаизма. Далее, мы должны объяснить тот факт, что Иисус был казнен, но его учеников не казнили. Их представления о царстве хотя и были конкретными, но не предполагали реализацию с помощью военной силы.

Кроме того, из наших основных фактов два сами по себе подразумевают неотмирное царство с аналогами существующего порядка: демонстрация против храма и высказывание о нем, которые указывают на новый или, по меньшей мере, очищенный и обновленный храм; и призвание двенадцати апостолов, служащее прототипом восстановления двенадцати колен.

Остается, однако, довод, состоящий в том, что у нас все-таки нет никаких оснований, чтобы отбрасывать в принципе любую другую группу речений о царстве. Может показаться, что речениями, которым было отведено ведущее место в этой главе, исключаются другие речения, в которых предсказывается космический катаклизм, — поскольку и там, и там говорится о суде, и неразумно думать, что суд, по мнению Иисуса, вершится как ангелами с приходом Сына человеческого (Мф. 24:31 и в других местах), так и двенадцатью учениками, сидящими на двенадцати престолах (Мф. 19:28). Принцип логической непротиворечивости вроде бы требует, чтобы мы не признавали аутентичность речений об ангелах и Сыне человеческом. Проблема в том, что мы не можем знать, насколько жестко следует придерживаться принципа логической непротиворечивости. Выше я уже обращал внимание на то, что люди, которые мыслят образами и образно излагают свои мысли, могут использовать явно противоречащие друг другу образы, и это наблюдение пока что остается в силе.

Все остальные группы речений довольно удачно сочетаются с нашими выводами о Иисусе и царстве. Те высказывания и притчи, в которых говорится или подразумевается переворот ценностей, согласуются с ожиданиями, в соответствии с которыми Иисус и его последователи будут занимать в царстве ведущие места, и оно будет включать «грешников». Те, в которых о царстве говорится как об уже присутствующем» или те, в которых это слово используется в смысле «договор с Богом», не представляют большой трудности для любой конкретной гипотезы и уж безусловно — для той, которая предлагается здесь. Нужно только понимать, что слово «царство» не всегда имеет в точности одно и то же значение Царство в полностью эсхатологическом смысле не может ни уже присутствовать, ни целиком находиться в отдельных людях, но смысл этого слова может быть расширен таким образом, чтобы можно было говорить о царстве в смысле власти Бога как уже присутствующей и распространяющейся на отдельных людей уже сейчас.