Сандерс Э.П. - Иисус и иудаизм

Рассказы об исцелении в субботу (человек с высохшей рукой Мф. 12:9—14//Мк. 3:1—6//Лк. 6:6— 11; женщина с духом немощи Лк. 13:10—17; исцеление больного водянкой, Лк. 14:1—6) так же не являются примерами нарушения Иисусом законов о субботе 92. Дело очень простое: никакой работы не выполнялось. *-' Если бы Иисус должен был удалить камень, придавивший руку то законность этого действия можно было бы поставить под вопрос: была ли жизнь человека в опасности, или это можно было отложить до захода солнца? Но возложение рук (Лк. 13:13) — не работа, и в других рассказах тоже не сообщается о каком-либо физическом действии 84.

Нет ничего невозможного в том, что аутентичные речения Иисуса были включены в один или более из рассмотренных рассказов. Это часто предполагалось относительно Мк. 7; 15, но на том месте, на котором это речение сейчас находится» оно едва ли может быть аутентичным. Как мы отмечали, оно должно относиться к пище, и, вероятно, никогда не имело иного контекста, кроме отрицания законов о пище церковью. Иначе, однако, обстоит дело с речением о том, что Сын человеческий — господин субботы (Мф. 12:8//Мк. 2:28//Лк. 6:5). Это речение используется в евангелиях для оправдания нарушений субботы, но если оно древнее его нынешнего контекста, то первоначально оно не могло иметь такой цели. Церкви потребовалось некоторое время, чтобы прийти к мнению, что соблюдать субботу не нужно, и трудно себе представить, чтобы Иисус прямо это говорил. У меня нет нового предложения относительно первоначального смысла этого речения. Речение о Сыне человеческом отсылает нас к одной из наиболее неясных проблем, возникающих при исследовании евангелий, и у нас, насколько я могу судить, нет необходимости входить в эту проблему 85.

Заключение

Мы нашли один пример, в котором Иисус действительно требовал нарушить закон: он этого требовал от человека, у которого умер отец. В остальном евангельском материале со стороны Иисуса нет никаких нарушений. И, за одним исключением, следование за ним не влечет за собой нарушений со стороны его приверженцев. С другой стороны, есть очевидное свидетельство, что он не считал Моисеево законодательство окончательным или абсолютно обязательным. Он говорил (и подкрепил это демонстративным действием) о разрушении старого храма и появлении нового, он допускал грешников в царство, не требуя предусматриваемых законом знаков раскаяния, и он установил по крайней мере один закон для нового порядка: запрещение развода.

Поэтому можно понять исследователей, говоривших о «суверенной свободе» Иисуса по отношению к закону. Очевидно, он не думал, что закон можно свободно нарушать, скорее, он не считал его окончательным.

Такая позиция безусловно вытекала из его убеждения, что новый эон при дверях. Речение о храме совершенно недвусмысленно, но и другие моменты лучше всего объясняются его ожиданием эсхатона. Запрещение развода, как мы видели, не обязательно основано на мнении, что Endzeit совпадает с Urzeit , но в любом случае оно указывает на новый порядок. Царство, в которое допускаются грешники, — это, безусловно, грядущее царство. Иисус чувствовал, что живет на рубеже двух эонов, и именно это позволяло ему думать, что закон Моисея не является окончательным и абсолютным.

У учеников не осталось впечатления, что Моисеево законодательство бесполезно и его время уже прошло. Думаю, мы можем положиться на Деяния апостолов, из которых видно, что храм считался подобающим местом для богослужений (например, Деян. 3:1; 21:23—26). Ученики могли думать, что он обречен, но не считали его нечистым или уже замененным.

Мы вновь и вновь возвращаемся к тому факту, что ничто из сказанного или сделанного Иисусом в отношении закона не привело учеников к пренебрежению законом после его смерти. Этот замечательный факт, перекрывающий все другие, устанавливает четкое ограничение на все, что может быть сказано о Иисусе и законе **. Я хочу, однако, обратить внимание на один любопытный аспект этого факта. Даже в тех случаях, когда мы считаем или имеем веские причины думать, что у нас есть речение, касающееся закона и восходящее к Иисусу, мы можем также сказать, что поведение и позиция ранних христиан не полностью определяется этим речением. Речение о разводе надежно и удостоверено Павлом — который цитирует его, приписывает его Господу и, продолжая, дает свои собственные правила. Эти последние не вытекают и во многом не согласуются с речением, которое приписывается «Господу» (I Кор. 7:10—16). Речение о том, чтобы предоставить мертвым хоронить мертвых, кажется, вообще не имело никаких последствий. В том, что нам известно о раннем христианстве, нет ничего похожего на данное речение, и это помогает подтвердить его аутентичность: но это говорит и о том, что оно не оказало влияния. Иисус в Мф. 15:4// Мк. 7:10 и Мф. 19:19 пар. повторяет заповедь чтить отца и мать, как если бы она принималась без оговорок. Если одно или другое из этих речений, а также Мф. 8:21 сл. аутентичны» мы могли бы заключить, что одно придает другому дополнительный нюанс: хотя в Мф. 8:21 сл. Иисус говорит нечто, явно свидетельствующее о пренебрежении заповедью, признание этой заповеди во всех остальных местах показывает, что это не входило в его намерения. В любом случае, ученики не восприняли речение в Мф. 8:21 сл. пар. как разрешение не подчиняться закону 87.

Должны ли мы продолжить эту линию рассуждений и заключить, что, в конце концов, Иисус мог прямо выступать против закона в других случаях? Что, может быть, у него было намерение выступить прошв законов о субботе, нище и других «ритуальных» законов, но ученики не поняли этого? Я так не думаю. Все это — вопросы конкретного поведения, которое не могло пройти мимо учеников. Если предположить» что, как и в случае с разводом, по этим вопросам имелось ясное предание, но апостолы им пренебрегли, мы не могли бы объяснить, почему Павел к нему даже не обращается. По крайней мере, версию речения о разводе он цитирует даже несмотря на то, что не считает ее обязательным к исполнению приказом; и можно не сомневаться, что он не преминул бы обратиться к преданию о субботе и пище, если бы оно подкрепляло его собственную позицию.

Только акция и речение Иисуса против храма привели к последствиям, которые можно обнаружить: вероятно, это были распятие и речь Стефана. Однако мы приходим к выводу, что эта акция не была истолкована таким образом и, вероятно, и на самом деле не означала, что Иисус возражал против установленных Богом жертвоприношений. Стефан, кажется, занимает более негативную позицию» чем Иисус. Иисус указывал на новый эон, и поэтому считал установления существующего эона неокончательными и в этом смысле недостаточными. Однако он не был реформатором. Мы не находим какой-либо критики закона, которая позволила бы говорить о том, что он противостоял закону или отвергал его.