Ольга Сидорова - Современная литература Великобритании и контакты культур

Я помню о ней [матери] десять тысяч раз. Китайцы всегда так говорят – y i wan – д есять тысяч то, десять тысяч это, всегда большое число, всегда преувеличение (p. 104).

Следующий пример относится к более позднему этапу жизни героини, когда она бежит из районов, охваченных войной:

В конце телеграммы… я добавила: «Поторопись, скоро мы taonan ». Это слово taonan ? Нет, насколько я знаю, у американцев нет слова, которое бы его передавало. Но в китайском у нас много слов, чтобы описать беды разного рода. Нет, «беженец» имеет другое значение, ну, не совсем. Беженец ты уже после того, как был taonan и остался после этого в живых. А если ты жив, то ни за что не захочешь говорить о том, почему ты taonan (p. 260).

Гораздо чаще, чем к комментариям лингвистического характера, Винни обращается к объяснениям, выходящим за рамки языка:

«Конечно, – добавила старшая тетушка, – семья жениха купит новую кровать». Она говорила о старинном обычае, потому что из поколения в поколение сыновья должны были появляться на свет в кровати мужа (p. 176) 29 29 Старшая тетушка – п ервая жена дяди героини, а младшая тетушка – е го вторая жена, все они проживают одной семьей и воспитывают многочисленных детей. .

Следующий уровень перевода, который появляется в рассказе героини не сразу, но постепенно усиливается к концу повествования, – оценка событий и поведения персонажей, в том числе себя самой, с точки зрения иной, американской шкалы ценностей:

Часто по утрам он [муж героини] жаловался, говоря, что я плохая жена… Я не сердилась. Я и не знала, что можно было сердиться. Это был Китай. Женщина не имела права сердиться. Но я была несчастна, зная, что мой муж мною недоволен и что мне придется пройти через много страданий, чтобы показать ему, что я хорошая жена (p. 210).

Игра слов и культурных смыслов приобретает особое значение в главе «Американская вечеринка», когда американские и китайские военные летчики встречаются на танцах. Здесь происходит первая встреча Винни с Джимми Лу, американцем китайского происхождения, ее будущим вторым мужем. Джимми выступает посредником между двумя группами людей: представляя американским летчикам китайских девушек, он дает им западные имена:

Джимми Лу всматривался в их улыбающиеся лица, как будто за несколько минут мог определить характер и найти самое подходящее имя. По большей части он давал имена, которые можно было легко произнести: Донна, Дотти, Пэтти, Пэгги, Салли, Сьюзи, Мегги, Мэтти, Дженни, Джуди. Но если девушка была слишком настойчивой или капризной, если она говорила, что ей хочется иметь имя лучше, чем у подруги, он давал ей сложное имя, которое невозможно выговорить языку китайца: Гретхен, Фейт, Теодора (p. 389).

Именно тогда Венг становится Винни (смена имени, без сомнения, символизирует начало смены культурных ориентиров), Хулан – Хелен, а жестокий Вен Фу, отказавшись от предложенного имени Виктор, требует чего‐то более выдающегося:

«Может быть, имя какого‐то героя?» – с казал Джимми. «Что‐нибудь позначительнее», – ответил Вен Фу. – «Имя человека, который навсегда изменил ход истории?» – п редложил Джимми. – «Точно, – заявил Вен Фу, – э то лучше всего». – «Иуда, – с казал Джимми. – Ваше имя Иуда. Я не знаю никого другого, кто бы носил это имя» (p. 390).

Сравнение западной и восточной культур, прежде всего китайской, осуществляется в произведении на всех уровнях идейно‐эстетической системы. В своем развитии героиня проходит путь от полного подчинения законам традиционного китайского общества до осознания значимости собственной личности, западного понимания индивидуализма. В финале романа, когда муж пытается вернуть ее в семью, она заявляет: «Лучше я буду спать на голом полу в тюрьме, чем вернусь в дом этого человека» (p. 477).

Осознание Винни ценности и значимости собственной личности, однако, не означает полного и безоговорочного приятия ею западных ценностей, хотя в начале рассказа она провозглашает:

Когда я приехала в эту страну (США), я сказала себе: «Я могу думать по‐иному. Сейчас я могу забыть свои традиции, спрятать все свои секреты за дверью, которую никогда не откроют и которую не увидят глаза американцев». Я думала, что прошлое навсегда закрыто, и все, что мне нужно было делать – называть Формозу Китаем 30 30 Формоза – древнее название острова Тайвань, где в 1949 г. после прихода к власти коммунистов в континентальном Китае было провозглашено независимое Китайское государство. , сократить весь Китай до маленького острова, где я никогда не бывала… Я была не одна из тех, кто отказался от старых вещей, чтобы соответствовать новым обстоятельствам. Люди из нашей церкви… – все они что‐то оставили. Старые долги и плохое начало. Старых матерей и больных отцов, первых жен и слишком много детей, предрассудки и судьбы, предопределенные китайским календарем (p. 81).

Китай, однако, остается в памяти и сознании Винни не маленьким изолированным островом – е е мировоззрение, вера, вкусы, привычки сохраняются и зачастую входят в противоречие с окружающим ее миром, чаще всего – с мировоззрением и привычками ее дочери Перл, родившейся в Америке и сформировавшейся под влиянием американских представлений о жизни.

Противостояние западных и восточных ценностей выразительно заявлено в начале романа, когда Винни описывает вкусы матери, жены богатого шанхайского промышленника:

У матери было много любимых вещей из разных стран. Конечно, она любила английское печенье, их мягкую мебель, итальянские автомобили, французские туфли и перчатки, русский суп и грустные песни, американский рэгтайм и гамильтоновские часы. Фрукты могли быть хоть откуда. А все остальное должно было быть китайским, «иначе в нем не было смысла» (p. 106).

Зачастую в восприятии героев романа западные и восточные ценности трансформируются, изменяются соотношение и значение их формы и содержания, как в следующем эпизоде из романа: богатый европеец, клиент отца, подарил матери Винни дорогие французские духи в красивом голубом флаконе. Мать, а за ней и дочь решили, что духи пахнут мочой, и вылили их, но флакон стал семейной реликвией, с которой Винни простилась, подарив, как ценный подарок, лишь накануне отъезда в США. Контакт культур сопровождается сменой ценностной парадигмы, и вся жизнь Винни становится примером того, что перевод возможен лишь за счет бесконечного числа потерь, компромиссов и смены нравственных ориентиров. Как формулирует сама героиня романа:

Возможно, ты смотришь на вещи по‐американски, а я смотрю на них по‐китайски. Ты говоришь: «Посмотри на чудесную рыбку в сосуде». А я говорю: «Посмотри на чудесный сосуд, в котором плавает рыбка». И не имеет значения, какими мы пользуемся словами. Это та же рыбка и тот же сосуд (p. 435).