Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Психиатры, ставившие диагнозы в специализированных институтах по изучению преступной личности и в ведущем Институте судебно-психиатрической экспертизы им. проф. В.П. Сербского, были обвинены в возрождении биологического детерминизма криминального антрополога Чезаре Ломброзо (Lombrose, Cesare; 1835—1909). Другие, некогда признававшие авторитет психоанализа, были обвинены в «меныпевиствующем идеализме», а ссылки на труды этих ученых считались уходом от основ материализма (подобно соперникам большевиков уклонистам меньшевикам) к положениям фрейдизма 79. К 1930 году судебные психиатры Е.К. Краснушкин и Н.П. Бруханский, работавшие в Институте им. В.П. Сербского со дня его основания, были переведены на другие посты в связи с атаками в прессе на их «биологизм» 80. Новые сотрудники института продемонстрировали свою благонадежность, повторяя эти обвинения в 1930-е годы и упорно отстаивая новую жесткую линию в отношении к психопатам как к лицам, которые в состоянии отвечать за свои преступления и подлежат исправлению в системе трудовых лагерей 81. Диагноз «психопатия» потерял всякое юридическое значение, а с ним и усложнилось «социальное будущее» «гомосексуалистов» («трансвеститов»), если причислять их к психопатическим личностям. Оно выглядело даже еще более проблематичным, чем представлялось А.О. Эдельштейну, когда в 1927 году он давал прогноз относительно Евгении Федоровны М.

Другая кампания эпохи первой пятилетки была направлена против личностей, ранее часто причислявшихся к психопатам (проституток, бездомных, «профессиональных» нищих и алкоголиков). Она способствовала дальнейшему сужению и без того неопределенного жизненного пространства, которое отводилось советским секс-гендерным диссидентам. Мишенями кампании были те, кто по большей части создавал ярко выраженные субкультуры городских улиц, существуя благодаря незаконной рыночной деятельности. Этих девиантных личностей, как и криминальных психопатов, следовало вывести из-под опеки медицины (отвергнув предположения о биологической природе их девиаций) и передать органам социальной опеки. Первый пятилетний план на 1928/1929—1932/1933 годы имел специальный раздел, где говорилось о «социальных аномалиях», которые должны были стать объектом реабилитационных мер, принимаемых Комиссариатом социального обеспечения 82. Значительную часть «соцаномаликов» составляли проститутки, поэтому среди других мер предусматривалось создание «3 тыс<���яч> [койко-мест] в 50 трудпрофилакториях при вендиспансерах». Эти городские учреждения обучали «бывших» проституток рабочим профессиям и помогали излечиться от болезней, передавшихся половым путем. После выхода на свободу женщины направлялись на фабрики. Ожидалось, что они больше не вернутся к торговле своим телом. В целом для «социальных аномаликов» было подготовлено «9 тыс<���яч> [мест] в трудовых общежитиях сельскохозяйственного и ремесленного типа». Кроме того, «предполагалось создать <...> 10 специальных колоний или лагерей для “злостных” проституток, которые «в официально опубликованном документе стыдливо не упоминались» 83.

В январе 1929 года проект пятилетнего плана в этой части подвергся критике со стороны Центрального совета по борьбе с проституцией (так с декабря 1922 года называлась Межведомственная комиссия, созданная осенью 1919 года). Было заявлено, что принцип сосредоточения проституток в определенных заведениях скорее всего загонит проституцию в подполье и значительно затруднит как перевоспитание падших женщин, так и контроль за венерическими болезнями. Вышедший наружу конфликт между сентиментальной «благотворительностью» Комиссариата здравоохранения и авторитарным использованием «бараков» Комиссариатом социального обеспечения был быстро улажен правительственными постановлениями, внесшими ясность, какую роль и каким учреждениям предстояло сыграть в исполнении плана по части «социальных аномалий». Врачи утратили свое влияние. Комиссариат социального обеспечения получил полный контроль над проституцией (ему был подчинен и Центральный совет) и фактически стал руководить всеми проектируемыми профилакториями, трудовыми колониями и «загородными колониями специального режима» для «соцаномаликов» 84. Лица, похожие на секс-гендерных диссидентов и ранее считавшиеся объектами медицинского наблюдения, теперь подлежали принудительному трудовому перевоспитанию в соответствующих государственных учреждениях.

Наталья Борисовна Лебина и Михаил Витальевич Шкаров-ский, историки, исследующие женскую проституцию в Ленинграде, отмечали, что органы соцобеспечения не только не отказались от методов принуждения, но в эпоху первой пятилетки и в начальные годы второй сгущали атмосферу нетерпимости к не искорененным пока проституции и другим «социальным аномалиям».

«В 1930—1931 годах произошла реорганизация всей системы боры бы с институтом продажной любви». «В сентябре 1930 г<���ода> оргсовещание НКСО постановило создать систему социального патронажа во всех областных центрах. Появились подобные учреждения и в Ленинграде». Пункты «социального патронажа», открывшиеся с апреля 1932 года при городском и районных отделах соцобеспечения, выявляли (среди «соцаномаликов») бездомных женщин, стоявших на грани проституции. «Патронаж» означал поиск работы или временного жилья для этих заблудших, предоставление юридической консультации или бытовой помощи, покупку билетов «домой» (как правило, в деревню, раздиравшуюся жестокой коллективизацией, от которой «падшие» спасались). Еще в октябре 1931 года Комиссариат социального обеспечения «утвердил типовое положение об организации отделами соцобеспечения специальных учреждений принудительного трудового перевоспитания», где «соцаномалики», готовые трудиться (на заводах, нуждавшихся в рабочих, или в «мастерских открытого типа»), были отделены от тех, кто «не мог» без принуждения (в форме «полузакрытых трудпрофилакториев» или «загородных колоний специального режима», сельскохозяйственных лагерей на принципах самофинансирования). Рецидивисты передавались в ведение Комиссариата внутренних дел и направлялись во всё расширявшуюся сеть поселений и лагерей (система ГУЛАГа). В 1931 году в пригородах Москвы и Ленинграда располагались большие колонии «специального режима», куда на работу и перевоспитание ссылались профессиональные нищие и проститутки. Скученность, болезни и нищета царили в Свирской колонии к северу от Ленинграда, начальник которой «пьянствовал и развратничал с вверенными ему проститутками», за что и был уволен в 1932 году. Обитатели не знали критериев собственного «перевоспитания», и многие из них, освобожденные органами соцобеспечения Ленинграда и направленные на заводы, продолжали торговать своим телом. Вера в эффективность патронажа постепенно иссякала, и в Ленинграде городской отдел соцобеспечения решил с началом второй пятилетки сократить средства на превентивную помощь потенциальным проституткам и больше женщин ссылать прямо в Свирскую колонию. В январе 1933 года на проходившей в Ленинграде конференции по борьбе с «соцаномаликами» профессор [А.К. Топорков] заявил, что ссылка в колонию едва ли может считаться «жестокой» мерой, поскольку безработица, являвшаяся, как считалось, причиной проституции, была преодолена. Больше не оставалось оправ-дашш для молодых женщин, замеченных в антисоциальном поведении. В сентябре того же года на страницы журнала Комиссариата социального обеспечения выплеснулось нараставшее нетерпение: