Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

В большом рабочем кабинете, где мы сидим, стены сплошь заставлены стеллажами — книги и пухлые папки, и все по Балтике, по гидротехнике, береговым сооружениям. Нас разделяет внушительный письменный стол старой работы, на обширном поле которого, вероятно, так удобно расстилать простыни карт и схем. Сидим вдали от берегов косы, но в разговоре нашем мы, конечно, там, на этих берегах, которые подверг своим расчетам Кирлис.

— Молодые всегда хотят произвести переворот, — снисходительно улыбнулся хозяин. — Но они не всегда все учитывают. Я написал ему, что я думаю.

Старый знаток Балтики не собирался легко принимать всякие поправки к Большому потоку. Он готов был спорить. Как делал уже не раз на протяжении долгих лет, доказывая и защищая выношенную, выстраданную в разных дискуссиях схему потока.

— Они смотрят слишком близко к берегу, — провел он ребром ладони перед собой по краю стола. — А надо еще вон куда! — потянулся через стол и снова провел ладонью. — Мористее зоны бурунов. Там тоже искать ответы. Тогда и подводить общий баланс, — добавил уже без улыбки. Он растворил дверку массивной тумбы стола, извлек из ящика рукопись и потряс ею в воздухе: — Вот я приготовил. Весь объем вопроса. И как надо вести расчеты. Пусть напечатают. Тогда и сойдемся в открытую!

Глядя на его раскрасневшееся лицо в обрамлении почтенных седин, мы остро почувствовали, что научная истина бывает не только делом эксперимента, наблюдений, вычислений, но и делом собственной жизни.

…Уж так повелось, что профессор Гуделис, вероятно в силу своего характера, должен нередко выступать в роли примирителя спорящих сторон. «Разнимать петухов».

— Да, — подтвердил он, — спор идет. На то и наука. А нам действительно следует шагнуть подальше. Мористее зоны бурунов, как говорит Рудольф Янович. Там, за последними подводными валами, волны в сильные штормы тоже достают до дна, поднимают наносы, образуют течения. И кто знает, может, как раз там-то и проходит основной поток наносов. Его главное русло. И он восполняет тот разрыв потоков у берега, который обнаружил в своих подсчетах Кирлис. Попробуем и оттуда извлечь кое-какие факты. Время созрело.

Словом, чем больше они изучали с разных сторон свойства Большого потока — и в природных условиях, и в кабинетных расчетах, — тем сильнее убеждались, какое это далеко не простое, а сложное, многообразное и даже своенравное явление в жизни прибрежной зоны — Большой поток.

…Мы смотрим в беспокойную даль прибоя, куда зовут исследователей не решенные еще вопросы. Тяжелые вспененные валы перекатываются там на порогах «белой полосы». А надо еще мористее… И по правде, нам показалось: ой, как далеко все-таки, неуютно туда идти! За добычей новых фактов.

Никогда не знаешь до конца, что еще можно ожидать от моря. Оно возьмет да и выкинет вдруг такой номер!

В тот октябрьский день, казалось, ничто поначалу не предвещало того, что потом произошло. Тихий ласковый день, настоящее бабье лето. Коса купалась в тепле солнечных лучей.

К вечеру потянул с моря «юринис». Дело здесь обычное — ветер. Правда, пришло предупреждение: ночью ожидается шторм. Этим здесь тоже никого не удивишь. Пусть даже сильный шторм. В море на ночь, конечно, никто не вышел. Рыбаки, как полагается в таких случаях, оттащили тягачом свои суденышки — дорки — подальше от воды, в глубь пляжа, почти к самому валу авандюн. И коса мирно заснула под привычные шелесты, посвистывание ветра.

Но шелест вскоре обратился в шум. И в свирепый свист. И в рев. И в стон. И какое-то содрогание, словно подземные громы, шло оттуда, с моря, и проносилось по косе. И все сильнее, ожесточеннее. Час, другой, третий…

Люди уже не спали, с тревогой слушая во мраке, что там творится, за их стенами. Электричество отказало.

Оттуда, с запада, все это ворвалось на Балтику, с просторов Атлантики. «Ураган-67», как его потом назовут. «Весулас» — по-литовски, что значит — самый сильный, какой можно себе только представить. Атлантика дула во все мехи. Десять, двенадцать баллов… — считали на метеостанции. Скорость ветра сорок метров в секунду… А дальше… рассказывая про это, только махали рукой.

Это была ночь, когда волны поднимались стеной. И был такой гигантский нагон воды на берег, что море поднялось до краев защитного дюнного вала и перехлестывало через него. Это была ночь, когда поднятые по тревоге рыбаки бросились спасать свои дорки, пытаясь оттащить их еще дальше, за авандюны, но многие суденышки были уже разбиты. Ночь, когда поселки косы уже остались не только без света, но и без всякой связи — и телефонной, и телеграфной. Когда по лесам прокатывался невообразимый гул и грохот, словно ломил по ним напролом фантастической мощи каток. Когда Альфонсас Кайрис кинулся все-таки из своего домика метеостанции у залива и, освещая себе путь лучиком карманного фонарика, пробирался сквозь ураган — и перебежками, и чуть не ползком — на морскую сторону, где стояла его новая метеовышка с приборами. Полез на нее по наружной металлической лесенке, едва отрывая ногу от перекладин, — так прижимал ветер. «Весулас»!

Он бушевал всю ночь. А с рассветом, часам к шести, вдруг успокоилось. Почти так же внезапно, как и началось. Ураган промчался дальше на материк, ломая, сокрушая и там, но все же постепенно истощаясь в своей ярости.

Тишина воцарилась на косе. Странная тишина после всего, что было. Вставшее солнце осветило последствия ночи. Сугробы песков, наметенные в поселке повсюду. Скатерть песков на асфальте. Поваленные столбы, деревья. Опрокинутые, иногда даже сплющенные киоски, будки, сорванная с крыш черепица, осколки стекла… Жуткое похмелье.

В лесах ураган прочесывал не то что прогалины или просеки, а валил сразу по большой площади, превращая стройную рощу в поле павших после сражения — поверженные тела деревьев. Доставалось больше всего высокой гордой сосне, которая не умеет сгибаться, уступая грубой силе. А стоит прямо и так же прямо, ничком рушится наземь. И все они лежали в одном направлении — кроной своей на северо-восток, указывая бег урагана.

Коса оказалась как бы отрезанной от Большой земли. Упавшие деревья завалили главную дорогу, порвали провода. Единственным средством связи между поселками оставалось лишь полевое радио в конторах лесничества. По нему-то и осуществлялись переговоры, когда вышли всем народом на расчистку завалов. И работники лесничеств со своей техникой, и пограничники, и курсанты мореходного училища, и все годные на то жители — кто с чем, как, бывало, на лесные пожары. Пробивались навстречу друг другу из разных пунктов. Шаг за шагом.

Через два дня от перевоза у Клайпеды мог пойти по косе первый транспорт. Фургоны с хлебом. Связисты, как после боя, восстанавливали линии проводов.