Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

Говорят, их колонна шла спокойно и организованно: они бесконечно верили своему учителю. Говорят, по дороге он рассказывал им сказки. Говорят, эсэсовцы, стоявшие на их пути, отворачивались.

Януш Корчак — врач, психиатр, психолог, этнограф, философ, писатель. У него было множество удачных броских профессий и только одно тихое неприметное, неблагодарное призвание — помогать детям. Он не успел объяснить нам, почему, когда он видел дерущихся детей, он догадывался, что за дракой стоит огромный, еще не познанный взрослыми мир. Даже если бы он успел нам что-то объяснить, его голос, прозвучавший в предвоенной Европе накануне того, как были уничтожены десятки миллионов человеческих жизней, вряд ли был бы услышан и осмыслен по-настоящему.

Он не успел нам оставить теоретических трудов. Ну что ж. Любые, даже гениальные теории пусть не устаревают, но все равно уходят в прошлое, каменеют классикой. Корчак оставил то, что не устареет никогда, — веру в возможность победы человеческого духа в нечеловеческих условиях.

…Почти пятьдесят лет прошло с начала уникальных экспериментов Макаренко. Тридцать лет минуло со дня гибели Корчака. Если не сами учебники, то наука о детях заметно продвинулась вперед. Наука эта, детально изучая детские игры, классифицируя их, рисуя схему, приходит к выводу, что игры детей — сложнейшее явление, которое следует рассматривать в разных связях и аспектах. И может быть, особенно внимательно следует отнестись к играм в их остром варианте — столкновении. Может быть, следует во всеоружии современных экспериментальных методик изучить «подозрительную», с точки зрения дидактики, увлеченность детства «драчливыми» литературными героями, людьми лихого и безудержного действия.

…Мы деремся, познавая в драке мир и себя. Академик АПН Алексей Николаевич Леонтьев в своем университетском курсе лекций приводил такой пример. «Обязательно нужно наткнуться на объект, чтобы обнаружить, что пройти нельзя», — говорил Алексей Николаевич. И живое подвижное лицо его с крупным носом и нависшими бровями, обладающими замечательной способностью уходить куда-то к самому лбу, а потом и словно вовсе исчезать, как исчезает задник театральной декорации, — так вот, лицо его, и нос, и брови погружались в печаль. Алексей Николаевич доносил до студентов момент трагический — столкновение с невозможностью получить все и что захочется, и главное — получить сразу. Вот я, вот объект, когда на него натыкаешься — больно. Нужна боль, чтобы понять — в жизни существуют запреты. Когда ребенок впервые натыкается на горячий утюг, ему больно. Когда человек натыкается на другого человека, обнаруживая, что пройти нельзя, ему еще больнее.

«Драка-натыкание» — один из способов познания чувственного мира. Настоящая драка-игра, по существу, сплошной запрет: ниже пояса нельзя, в глаз нельзя, по голове нельзя, по ногам нельзя! Избить без всяких правил другого человека — нечестно, вот в чем штука: тебе больно, но и ему больно тоже.

Есть возраст, когда верить запретам только на словесном уровне трудно. В справедливости их надо убедиться на самом себе, на чувственном уровне. «Игра-натыкание» — обучение на уровне чувственном. С ее помощью гораздо быстрее, чем с помощью родительских указаний, перестаешь быть стихийным солипсистом. Все мы крайне субъективные идеалисты, солипсисты, все, до поры до времени, сторонники философского учения, утверждавшего, что несомненная реальность только ты сам, все остальное существует только в твоем сознании. Но когда натыкаешься на «объект» и «объект» дает тебе сдачу, перестаешь быть солипсистом, понимаешь не на словах, телом — существует другой.

…Из стада, из стаи человек когда-то, миллионы лет назад, вышел. Выходил долго, трудно. Какое неимоверное количество запретов понадобилось изобрести, чтобы стать людьми! Какое количество правил понадобилось усвоить, чтобы «натыкание» на другого, на других приобрело человеческий характер: не схватить камень или палку — убить! Научиться вступать в контакт, суметь подчиниться или подчинить, суметь подружиться, суметь что-то делать вместе. Какой трудный опыт! Сколько миллионов уроков, сколько крушений в сфере практического солипсизма! Сколько горечи за одним маленьким примером Леонтьева!

В заброшенной уральской деревне мы с Вовкой с помощью синяков и шишек учились культуре человеческого общения — игре по правилам. Мы сами нащупывали эти правила. Без помощи родителей — им было не до нас. Без помощи книжек — их у нас не было. Отсутствие книжек означало излишний перебор вариантов в игре: правила мы постигали интуитивно, словно они еще не изобретены. Попадись Вовке тогда под руку «Три мушкетера», насколько легче сложилась бы моя жизнь в деревне и насколько — кто знает — труднее пришлось бы мне по возвращении в Москву. Вовка заложил в меня избыток прочности материала. Несомненно, мушкетеры в известной мере его облагородили. Он бы более элегантно, смягченно, по-мушкетерски играл свою роль. Он бы никогда не огрел меня кочергой, даже случайно. «Ударить женщину! Атос, это невероятно!»

…Я представляю себе, какими слабыми, жалкими оборванцами выглядели мы со стороны. Какими дикарятами мы были на самом деле! Но в наших слабых, жалких телах, растущих при постоянной нехватке витаминов, жила страстная жажда подвига, мы хотели сбежать на фронт. Вовка без конца уточнял, как это сделать (я по молодости лет только поддакивала), как увести колхозную лошадь, сколько суток скакать до города, куда потом девать скакуна, как садиться в эшелон… Неловко даже пересказывать, все, как у всех, только мы спешили не в джунгли и прерии, не на пиратскую палубу, мы торопились на фронт, помогать, на войну, мы были до краев переполнены потребностью в отваге и благородстве. Мы не знали, что все в мире, даже такая прекрасная вещь, как благородство, как-то воплощается, облекается в те или иные — в зависимости от исторического времени — формы и ритуалы. Мы не знали, что все человеческое имеет свой ритуал, даже заурядная дворовая драка.

Мы не знали, что даже за дворовой дракой стоит огромная историческая традиция, норма культуры особого типа. Мы не догадывались, что в будущей, только создающейся педагогике игры-натыкания, идея необходимости конфликта займет свое достойное место. Что участие в конфликтах и пути их разрешений дают растущему человеку возможность усваивать новые средства поведения.

Мы не знали, что ребятам непременно нужна помощь взрослых и… книг. Это действительно так.

Книги очень часто подсказывают правила игры. По простой причине: в десять — двенадцать лет веришь в реальность книжных героев и стараешься быть на них похожим — они же живые! И пусть там действуют совсем иные ритуалы — неважно! Неважно, что там шпаги, камзолы, дуэли. Важно, что всегда, везде и во всем существуют правила ЧЕСТИ.