ВѢЧНАЯ УТОПІЯ.

Но о государственномъ строѣ упоминается лишь случайно. Авторъ рисуетъ идеалъ государя и идеалъ посланника, обязанности котораго могъ бы съ успѣхомъ исполнять шакалъ; кое-что хорошо сказано относительно администраціи; хорошо формулированы нѣкоторыя нравственныя и религіозныя идеи, но ничего не говорится относительно функцій и роли государства. Въ борьбѣ между человѣкомъ и животнымъ, послѣднее имѣетъ множество преимуществъ; человѣкъ отличается отъ него однимъ только— безсмертіемъ. Въ этой сказкѣ авторъ хочетъ просвѣтить насъ, что человѣка дѣлаетъ вѣнцомъ творенія и посредникомъ между небомъ и землею не сила его мысли, не умственное развитіе, не знанія и искусства, не его тѣлосложеніе и физическія преимущества, но нравственность и религія. Книга эта, проникнутая поэзіей, является рѣзкой сатирой, направленной противъ стремленій современныхъ автору поколѣній къ чувственнымъ радостямъ и противъ надменности умовъ, гордыхъ своимъ поверхностнымъ знаніемъ; это проповѣдь, подходящая для всѣхъ временъ, которую даже въ наше время многіе прочли бы не безъ пользы для себя; они были бы крайне поражены тѣмъ, что она примѣнима и къ нашей эпохѣ 8).

Конечно, въ индусской и арабской литературахъ найдется много еще другихъ произведеній, послужившихъ исходной точкой для средневѣковыхъ разсказовъ, а въ болѣе позднее время—для утопій о блаженной странѣ, о странахъ Нулленштейнъ, Ниненрейхъ и Никельбергъ. Даже въ сказкахъ Гансъ-Сакса можно найти массу подробностей, происхожденіе которыхъ нужно искать, минуя древнюю французскую литературу, въ странѣ сказокъ Тысячи и одной ночи и Пантшантантра. Но въ результатѣ всѣхъ такихъ изслѣдованій будетъ и останется то, что сущность всѣхъ этихъ сказокъ о счастливомъ государствѣ составляетъ общую принадлежность всѣхъ народовъ 9). To-же самое слѣдуетъ сказать и объ утопіяхъ, которыя во всѣ времена были тѣсно связаны съ мечтами объ идеальномъ государствѣ; основныя утопическія идей также одинаковы у всѣхъ народовъ и во всѣ времена; съ момента изгнанія изъ земного рая эти утопическія идеи волновали во всѣ времена человѣческое сердце; сообразно той или иной эпохѣ, той или иной средѣ, онѣ высказывались болѣе или менѣе рѣзко, но никогда не переставали существовать.

ІV.

Послѣ Платона, въ теченіе почти восемнадцати вѣковъ не появлялось ни одного новаго политико-экономическаго романа, за исключеніемъ вышеупомянутыхъ разсказовъ, представлявшихъ подражаніе Платону и арабскимъ сказкамъ. Средніе вѣка составляютъ въ этомъ отношеніи пробѣлъ, который, принимая во вниманіе склонность той інохи къ фантастическому, долженъ вызывать удивленіе. Чѣмъ объяснить тотъ фактъ, что за исключеніемъ живот

Вѣчная утопія. -3

ной эпопеи нѣтъ ничего, что бы напоминало намъ о соціальныхъ мечтаніяхъ, и что самыя эти животныя эпопеи только въ концѣ эпохи начинаютъ затрогивать соціальныя и политическія идеи? Объясненіе этому факту можно отчасти найти въ томъ обстоятельствѣ, что между организаціей государства и общества съ одной стороны и идеаломъ просвѣщенныхъ людей съ другой—не существовало никакого разногласія. Какимъ же образомъ эти послѣдніе, бывшіе единственными руководителями литературнагj движенія, могли бы согласиться выступить въ защиту угнетенныхъ и несчастныхъ. Но есть одинъ пунктъ, который долженъ привлечь наше вниманіе и который заставляетъ насъ заняться разсмотрѣніемъ тѣсной связи между утопическими мечтаніями и религіозными идеями. Средніе вѣка знали и преслѣдовали одинъ только идеалъ: церковь; развалины памятниковъ, воздвигнутыхъ въ честь Бога, и сокровища среднеевропейскихъ музеевъ вполнѣ подтверждаютъ это. Идеальныя понятія могли зародиться и развиваться только подъ сѣнью церкви; въ самомъ дѣлѣ, государство—это ассоціація, только временами живущая въ мирѣ, но постоянно вооруженная для войны и организованная для того, чтобы поддерживать справедливость; больше оно ничего собою не представляетъ. Слѣдовательно, когда возникли идеальныя представленія, то они должны были находиться въ тѣснѣйшей связи съ церковью и религіей, совершенно такъ же, какъ произведенія арабской литературы, о которыхъ мы говорили выше.

Никому не придетъ въ голову искать въ исторіи римскаго народа, который признавалъ святость брака болѣе, чѣмъ какой либо другой народъ, а понятіе о собственности проводилъ строже и энергичнѣе другихъ народовъ,—ученій, дорогихъ уму тѣхъ, кто любитъ питать себя иллюзіями и утопіями. Древніе и современные коммунисты искали источниковъ подобныхъ понятій не только у Платона, у своего краснорѣчиваго защитника, и въ Греціи; они

пошли еще дальше: рядомъ съ Платономъ они поставили основателя христіанства, и представили, какъ величайшаго соціалиста, Сына Божія, Спасителя міра 10). Въ христіанствѣ они видѣли расцвѣтъ своихъ доктринъ, а въ общинѣ первыхъ апостоловъ и ихъ приверженцевъ примѣненіе своихъ идеальныхъ теорій.

Необходимо остановиться нѣсколько на изслѣдованіи этихъ претензій и спросить себя благоразумно: «Гдѣ. же все это написано? Развѣ Христосъ проповѣдывалъ общность имущества или развѣ онъ разрушалъ святость брака?» Напрасно было бы искать въ дошедшихъ до насъ поученіяхъ Христа хотя бы единаго подтвержденія этому. «Я не явился за тѣмъ, чтобы уничтожить законъ, но для того, чтобы исполнить его». Христосъ не только не нанесъ никакого удара собственности и браку, но Онъ, напротивъ того, освятилъ и упрочилъ ихъ. Конечно, Онъ боролся противъ любостяжанія и наклонности къ чувственнымъ наслажденіямъ, и училъ людей питать другъ къ другу братскую любовь и не предаваться земнымъ благамъ; но нигдѣ Онъ не проповѣдывалъ и не одобрялъ соціалистическихъ и коммунистическихъ ученій, которыя приписываются Ему, безъ всякихъ на то основаній. Возможно, быть можетъ, сослаться лишь на кое-какія выраженія въ Дѣяніяхъ Апостоловъ; но эти выраженія единичны и касаются исключительнаго, переходнаго состоянія. Такимъ образомъ, христіанство нельзя ни въ какомъ случаѣ сдѣлать отвѣтственнымъ за подобныя фантастическія воззрѣнія. Если нужны еще доказательства, то слѣдуетъ обратиться, нисколько не колеблясь, къ самымъ горячимъ противникамъ христіанства, къ тѣмъ, которыхъ называютъ неоплатониками, и между ними къ знаменитому философу Плотину, который не хотѣлъ назвать ни своего имени, ни имени своихъ родителей, ни указать своего отечества и мѣста, гдѣ онъ родился, «такъ какъ ему было стыдно, что у него есть тѣло»; онъ посвятилъ всю свою жизнь занятію гидротерапіей, и умеръ, произнося слѣдующія слова: «я тружусь надъ тѣмъ, чтобы освободить божество, находящееся во мнѣ». Это онъ явился въ серединѣ III столѣтія нашей эры истиннымъ основателемъ школы неоплатониковъ, и старался еще разъ поддержать и укрѣпить основы языческаго соціальнаго зданія, превращавшагося въ развалины. Онъ пользовался благосклонностью императора Галльена и его супруги Салонины и вызвался основать въ Кампаніи государство (Платонополисъ) по тому плану, о какомъ мечталъ Платонъ. Здѣсь мы видимъ—и мы должны особенно обратить вниманіе читателей на это обстоятельство, потому что его нигдѣ и никогда не оцѣнили по достоинству, — здѣсь, говоримъ мы, мы видимъ первую серьезную попытку практическаго осуществленія утопическаго государства 11). Такимъ образомъ, Плотинъ, равно какъ и всѣ его предшественники и послѣдователи, напримѣръ, Карпократъ и Адамиты, молившіеся совершенно нагіе и предававшіеся, подъ видомъ того, что они называли «пиршествами любви», самому необузданному разврату,—всѣ эти лица не имѣли абсолютно ничего обшаго съ христіанствомъ. Но, спросятъ съ нѣкоторымъ удивленіемъ, какимъ же образомъ, не смотря на это, случилось, что коммунистическій идеалъ выводятъ изъ христіанства? Тутъ возможны только два серьезныхъ объясненія, и ихъ слѣдуетъ отмѣтить. Соціальное положеніе народа, среди котораго совершилось откровеніе, представляло цѣлый рядъ особенностей (какъ, напримѣръ, юбилейные сроки и т. п.), носившихъ коммунистическій характеръ 12). Во вторыхъ, идеи, подобныя этимъ утопіямъ, возникали вновь лишь въ монашеской средѣ и въ ассоціаціяхъ христіанъ-аскетовъ; такъ же, какъ онѣ возникали въ средѣ еврейскихъ общинъ, напримѣръ у Ессеевъ. Плиній разсказывалъ объ этомъ странномъ маленькомъ народѣ, что онъ жилъ безъ денегъ и размножался безъ женщинъ. Такимъ образомъ все то, что проповѣдывалось объ общности имущества и т. п., находится въ тѣснѣйшей связи съ монашескою жизнью и вошло въ христіанское ученіе лишь съ возникновеніемъ монашества.