И Фарман - Социально-культурные проекты Юргена Хабермаса

Эти мысли о «возможностях» понимания, как нам представляется, оказались близки Ю. Хабермасу, для которого понимание не было самоцелью, а рассматривалось как связанное с самосознанием, духовной свободой и даже творчеством (понимаемом в смысле О.Ф.Больно-ва как творческая деятельность, соответствующая сущности, что в общем не противоречит герменевтике, распространяющей на понимание понятие игры). Ведь именно так понималась им и коммуникативная рациональность. Ее дискурс вобрал в себя присущие философской герменевтике «понимающее сознание» и осмысление «языка как опыта мира», а также герменевтическую интерпретацию текста. Отправляясь от герменевтического понимания истолкования, Ю. Хабермас анализирует взаимопонимание, целью которого является достижение согласия в отношении дела, практически ориентированного умения (пониманию — значит, могусделать) и др.; возможно, здесь допустимы даже связи с первоначальным смыслом «понимания» как юридического термина, в дальнейшем перенесенного в духовную сферу.

Ю. Хабермас разделяет точку зрения, согласно которой понимание, осуществляемое с методологической осознанностью, должно стремиться к тому, чтобы не просто развертывать свои антиципации, но делать их отрефлексированными, дабы иметь возможность контролировать их и тем самым добиваться правильного понимания, исходя из самих фактов; иначе говоря, быть рациональным. Главный интерес для Ю. Хабермаса представляют факты социальной действительности, поэтому он пытается распространить понимание на социальную сферу, подобно тому, как это делал М.Вебер, который задумал назвать работы, объединенные впоследствии в труде «Хозяйство и общество» (1921), «понимающей социологией», поскольку их предметом является смысл социальных поступков.

Совершенно очевидно, что в теоретико-лингвистической модели Ю. Хабермаса много общего с современными философскими концепциями, ориентирующимися на язык, особенно в его герменевтической интерпретации. Однако его понимание языка и построение модели в целом имеют свои особенности и, на наш взгляд, стоят ближе к гегелевским традициям по сравнению с самой герменевтикой, истолковывающей философию Гегеля как предтечу своих исследовательских подходов. Для нашей темы — это существенный вопрос, вызывавший в недавнее время большие споры, поэтому рассмотрим его несколько подробнее.

Обратимся к «Иенской реальной философии», в которой язык (как речь и высказывание) рассматривается Гегелем как первая — и по существу, и по времени — форма «наличного бытия» («обнаружения») духа, его «логического строя». Применительно к земному воплощению абсолютного духа Гегель целиком принимал тезис «В начале было Слово». Именно в слове и через слово дух пробуждается к сознательной жизни, полагая сам себя как «предмет», объективируя свою собственную творческую силу как «Namengebende Kraft» и выступая как «царство имен», в котором затем обнаруживается «порядок». Этот «порядок» впоследствии и оказывается логическим порядком, т. е. закономерной связью имен, слов. Такое понимание, согласно которому «формы мысли выявляются и отлагаются прежде всего в человеческом языке» 91, развивается затем во всех произведениях Гегеля, и в «Большой логике», и в «Феноменологии духа», и в «Философии истории», и др.

И все-таки Гегель был не лингвистом, а Логиком с большой буквы, и язык для него ни в коем случае не являлся единственной формой объективизации мышления. Речь для него представляла собой лишь одну из форм внешнего проявления мышления с его логическим строем; другую важную форму самоосуществления духа Гегель видел в деятельности человеческой руки, созидающей внешнюю, чувственно-предметную действительность человеческой культуры. Он писал: «Рука человека, это орудие орудий, способна служить выражением бесконечного множества проявлений воли» 92. «Наряду с органом речи рука больше, чем что бы то ни было, случит человеку для проявления и воплощения себя… О ней можно сказать, что она есть то, что человек делает, ибо в ней, как в деятельном органе своего самоосу-ществления, человек наличествует как одушевляющее начало, и так как он первоначально является своей собственной судьбой, то, стало быть, рука выразит это «в себе» 93. И выразит даже более адекватно, нежели язык.

Короче говоря, для Гегеля была важна деятельностная сторона мышления, несводимая к языку и его трактовке (кроме слова есть дело). По Гегелю, мышление в его изначально фундаментальной и простой форме и есть не что иное, как деятельность в предмете и с предметом, а не деятельность в слове и со словом, которая может и должна рассматриваться уже как выражение этой фундаментальной деятельности 94.

Напомним, что Марксова интерпретация гегелевской логики подчеркивала все ее реалистические тенденции и также была ориентирована на деятельностный подход. И Ю. Хабермас продолжает эту линию.

Отвлекаясь от вопроса о том, насколько адекватно интерпретируют Гегеля представители герменевтического направления, это увело бы нас в сторону, отметим, что Ю. Хабермас далек от абсолютизации тезиса о языке как основе всего человеческого «бытия», всей человеческой истории. Для него обращение к герменевтике было познавательным опытом, опирающимся не на науку, а на средства истолкования социальнокультурного мира; оно означало преодоление гносеологической ориентации и утверждение онтологической, направленной на выявление условий и возможностей понимания, исходя из «целостного человеческого опыта и жизненной практики». Для Ю. Хабермаса (как и для Гегеля) язык был и остается, несмотря на особую роль Слова, лишь посредником и внешней формой, за которой кроется на самом деле процесс реальной материальной жизнедеятельности общественного человека.

Некоторые аспекты философской герменевтики как «понимающего сознания» оказались особенно важны для проективной концепции Ю. Хабермаса. По его мнению, поскольку модель коммуникативной рациональности создается с целью решения задачи упорядочения целевых установок, проблемы соотношения целей и средств, систематизации ценностей и т. д., то очевидно, что одних научно-технических подходов здесь недостаточно. Требуется изучить и обобщить самые разные представления о достижимых целях во всех видах человеческой практики и поведения, а следовательно, обратиться не только к научным, но и качественно иным текстам духовно-культурного плана: философским, художественным, теологическим, подавляющее большинство которых расширяет кругозор научно-технического знания и — что особенно важно для решения поставленных задач и успеха коммуникации — обнаруживает личностные качества ее участников, исследователей и истолкователей как субъектов понимания.