Юлий Медведев - Безмолвный фронт

И вот в клубок, где обязательно сплетены смерть и бытие, вползает отравленный жук. За ним, в согласии с идеей о единстве живого мира, где каждый в каждом кровно заинтересован, должны потянуться нити событий.

Биологи ввели термин «вторичное отравление». Смысл его ясен: отравление отравленным. Не каждый инсектицид способен пронести убойную силу вдоль цепочки едоков. Но среди тех, что способны, есть широко распространенные препараты, такие, как ДДТ, алдрин, токсафен. Алдрин, скажем, добирается до разных хищников через голубей, в чьих тканях этот яд накапливается до смертоносных концентраций.

Вторичные отравления случаются больше всего при химической обработке местностей, густо населенных разноплеменной живностью, например лесных массивов, пересекаемых реками. На зоологических перекрестках — вдоль голубых путей, вокруг лесных прудов, озер оживленно общаются звери, рыбы, птицы. Идет Большая Охота. «Вековечная давильня» работает на полную нагрузку.

Таким перекрестком был заповедник Клемен Бейсен (Северная Калифорния, США). В мае 1960 года за несколько дней служители подобрали здесь 307 мертвых птиц. Когда их отнесли в одно место, получился мрачный натюрморт. Валялись нежные пеликаны, хрупкие цапли, упитанные морские чайки. Основную группу окружали кваквы, поганки, ушастые бакланы и другие. Можно было, идя по стопам Верещагина, писать картину «Апофеоз войны». В этом случае — войны с насекомыми.

Администрация заповедника перепугалась и созвала компетентный консилиум. Специалисты ознакомились с обстановкой. Заповедник граничил с полями, на которых велись обычные сельскохозяйственные работы, то есть регулярно применялись пестициды. ДДТ — уже лет двадцать, другие препараты поменьше. С полей воды притекали на территорию заповедника и загрязняли местные водоемы. Для первоначальной версии этого было достаточно. Чтобы утвердиться в ней, сдали трупы пернатых на химический анализ. В печени мертвых птиц обнаружились целые наборы ядов, причем в очень высокой концентрации. У американской цапли на миллионы весовых частей ее тела приходилось 17 частей токсафена, 138 — ДДТ, 52 — ДДЕ (спутник ДДТ) — всего 207 частей хлорорганических остатков, а у других птиц — больше, до 600–700, в общем, страшно много.

Откуда? Напомним: в окружающих хозяйствах инсектициды применялись давно. Однако заповедных птиц это никогда не касалось. Последняя солидная обработка проводилась за два года до происшествия. Но токсафен — наиболее сильный из подозреваемых убийц — распадается за год! Допустим, рассуждали биологи, что на этот раз токсафен почему — то не разрушился вовремя. Все равно он не мог за одну обработку заразить среду, чтобы птицы «нагрузились» им в такой мере. Было известно, что фермеры против бабочки — совки использовали токсафен в дозе 2 фунта на акр. Нет, это явно не соответствует результатам.

Поскольку похожая задача встречалась в «деле» на Чистом озере, ученые без промедления пошли по проторенному пути. Был проведен химический анализ живых копилок яда — водорослей, улиток, дафний, мелкой, затем крупной рыбы — всех, кто стоял ниже птиц на иерархической лестнице жизни. И схема обрисовалась с удивительной четкостью. Водоросли и улитки содержали 0,1–0,3 части токсафена на миллион частей своего тела, дафнии — 0,2 токсафена и 0,7 ДДЕ, мелкая рыба — 0,3 токсафена и 0,2 других вредных остатков, а крупная рыба — уже 8,0 токсафена. Пескарь и голавль были любимой пищей многих местных птиц и стали причиной их гибели. Яркий пример вторичного отравления.

Биологи видят в этом явлении наиболее вероятную и наименее предотвратимую угрозу животному миру от химизации.

Почему? Потому что опасность вторичного отравления трудно разглядеть.

Во время химической атаки встревоженные звери и птицы прячутся, удирают восвояси. Погибают немногие из них — те, кто, подобно домоседке цапле, попадает под прямой «огонь». Остальные выживают. Как только умолкает шум машин и воцаряется мир, звери выползают из укрытий. Опасность миновала, можно жить дальше. Уходит страх, приходит аппетит. Возобновляется охота. Жизнь возвращается в привычную колею. И вдруг — немогота, агония, смерть. Падают один за другим лесные красавцы, потерявшие бдительность. Опасность — то не миновала. Она накапливалась в окружающей среде, в каждом живом существе. Она подкатывалась от малых к большим все нарастающей волной яда.

Вторичное отравление — итог длительного путешествия ядов по биологическим путям.

Это наказание, отложенное на завтра. Будь оно кем — то назначено, мы бы согласились, что психологически расчет точен. Люди обычно гонят мысль о неприятностях, которые возникнут когда — то. «Сегодня было бы ладно, а завтра — посмотрим». Мы чересчур даже часто вспоминаем, что Менделеев сравнивал сжигание нефти и угля с растопкой печей ассигнациями. И что же? Костры «ассигнаций» полыхают ярче с каждым днем. Великий человек был бессилен поколебать практику, которая исходит из установки: «сегодня было бы ладно, а завтра — посмотрим».

Будет ли на что смотреть?

Этот вопрос встает в связи с расточительством природных ресурсов все более остро. Его выдвигают сейчас биологи и в связи с угрозой живому миру, подчеркивая, что скрытый, латентный, период вторичного отравления длителен, что общее количество ядов, поступивших в природу, достаточно для начала «цепной реакции», которую на каком — то этапе уже нельзя будет остановить.

В заповеднике Клемен Бейсен исследователи столкнулись еще с одним важным фактом. Они подстрелили ушастого баклана, в яичнике которого обнаружилось скопление ядовитых остатков. Если на миллион частей всего тела птицы содержалось 2,2 части токсафена и 2,4 части ДДЕ, то развивающиеся в яичниках яйца соответственно накопили 20 частей токсафена, 12 частей ДДТ и ДДЕ. Яды собрались почему — то именно здесь, в яичниках, словно направляемые чьей — то мстительной рукой.

Ушастый баклан был убит, и неизвестно какое бы вышло потомство из его приправленных яиц. Но концентрация яда в таком месте ничего хорошего не предвещала. Вторичное отравление, видимо, влияло на способность птиц к продолжению рода. Специалисты подозревают, что именно это может стать причиной исчезновения целых племен из царства пернатых.

Происшествие в заповеднике Клемен Бейсен, как и на Чистом озере, было цепью последовательных отравлений, тянувшейся из водной среды. Но бывает она и короче: земля — воздух. Эту цепочку проследили во время печально знаменитой кампании против болезни ильма голландского в Соединенных Штатах Америки. Болезнь вызывал грибок, открытый в США 33 года назад. С того времени он распространился на обширную территорию, заразил и погубил миллионы деревьев. Разносчиком грибка был жук — короед, который себе же во вред таскал с дерева на дерево зловредные споры. Вся ярость кампании обрушилась на короеда. Его решили истребить препаратом ДДТ. Не было сомнений, что дни короеда теперь сочтены, ибо вера в ДДТ была крепка. Но дни шли, а больных деревьев не только не убавлялось, но становилось больше и больше. В 1949 году ильм заболел в штате Иллинойс, в 1950 короед перетащил грибок в Мичиган, к 1956 году болезнь вспыхнула в штате Висконсин, в 1957 году — в Айове. Были испробованы всевозможные средства: вырубка зараженных деревьев, опрыскивание ядами умеренной токсичности… Это кое — что давало, но ценой каких затрат! ДДТ был самым дешевым «лекарем», и в конце концов положились исключительно на него. Поэтому когда стали поступать сведения о массовой гибели птиц, всем было ясно, кто виноват. Но еще не догадывались, как совершалось преступление. Установлено это было не скоро — после 1960 года!