Леонид Василенко - Введение в русскую религиозную философию

Можно возразить, что наука занимается только типическим, а не личностно неповторимым, и что она вправе это делать, т. к. нечто типическое можно найти у самых разных людей. Другое дело, что в психологии, если обращаться к ее объяснительным возможностям, следует осторожнее говорить о теориях. Слово «теория» весьма обязывает. Предпочтительнее говорить о моделях или схемах объяснения, пригодных для четко определенных целей и задач.

Юркевич критиковал немецкий идеализм за то, что, по его мнению, он все содержание религий объяснял деятельностью только человеческого духа. Такой подход отверг еще Ю. Самарин, когда разбирал работы М. Мюллера. Религиозный опыт вырастает из диалога с Богом как Личностью, открывающей Себя человеку, но идеализм, как заметил Самарин, превращает его в монолог по поводу религий. В частности, идеализм совершенно не понимал (в лице Гегеля) суть религии. Идеализм и религия действительно далеки друг от друга. Если взять, к примеру, «Жизнь Иисуса» Гегеля, можно убедиться, что Иисус у Гегеля по-человечески понятен, но это не воплотившийся Сын Божий, а просто хороший, добрый, высокого ранга учитель. Подобное было у Ария.

Причина безрелигиозности идеализма в том, что он считает идеальное основой всего: все действительное разумно, все разумное действительно, а если разумно, то и понятно, а если понятно, то нет тайны, а если нет тайны, то нет религии, потому что где тайны нет, там нет Высшего, нет благоговения перед Святым и поклонения.

Юркевич – глубоко верующий человек, и если идеализм и привлекал его, то только большими возможностями осмысливать самые разные явления культуры и духовной жизни человека. Он отверг Гегелево отождествление действительного с разумным, духовности с мышлением. Юркевич понимал, что именно сердце постигает Бога с верой и смирением. Он ставил на первое место не идеи, а духовный опыт любви к Богу и ближнему, созерцание Бога, единство разума и веры в сердце, восхождение к истине, которая открывается разуму и сердцу.

Юркевич критиковал также и мистицизм, который он понимал как смутное, темное чувство единства с какой-то иной реальностью, погружение в нее. Термин «мистицизм» понимают по-разному. Есть положительные формулировки: мистицизм – это чувство изначальной тайны, переживаемой и осмысливаемой в религиозном опыте. В XIX в. мистицизм стал отрицательной реакцией на идеализм, отрицавший право разума осмысливать духовную жизнь. Верующий человек, напротив, не отрицает разум, но трезво оценивает его возможности и границы. Юркевич увидел темную сторону в появившемся тогда мистицизме и писал, что если он в чем и прав, так это в том, что полнота духовной жизни невыразима в понятийных формах разума. Но сердце может проникать в запредельную тайну.

Юркевич предъявил серьезные претензии подобному мистицизму: он не позволяет разуму осмысливать то, что ему открывается. В нем есть иррационализм, дискредитация разума, его устранение. Есть мироотрицающие тенденции, чуждые Св. Писанию. «Вместо того чтобы веровать и надеяться и сообразно с этим подвизаться во временном мире, мистик относится враждебно и отрицательно к настоящему, Богом установленному порядку нашего временного воспитания» (1, с. 90). Мистик хочет уйти от того порядка жизни в нашем мире, который задан волей Божией, чтобы, погрузившись в мистику, избавиться от проблем земной жизни. В результате он попадает под влияние темных воздействий, распознать которые не в силах. В этом его грех.

Такая оценка вполне понятна. В истории западного мистицизма было много пантеизма, суеверий, утонченного эротизма, индивидуалистических уклонов, страстности и прельщений, принижения значения нравственности и достоинства человека, сумрачной гностической жажды, ересеобразующих моментов и разных других затемняющих влияний. Н. Бердяев оценивал такую мистику как синоним хаотичности современной души, Г. Федотов писал, что мистицизм без любви вырождается в магию.

Юркевич настаивал, что равновесие веры и разума выражает духовно здравое отношение к любому опыту, в том числе и мистическому. Нужно отличать мистицизм как блуждание в сумраке паранормального опыта от другого мистицизма, в средоточии которого – тайна спасения мира и человека Богом. Разум должен мыслить в свете тайны, открывающейся сердцу по милости Божией. Юркевич опирался на Св. Писание, чтобы находить критерии подлинности мистического опыта и его осмысления в свете веры, в соотнесении с опытом Церкви. Бог Сам приоткрывает человеку таинственные основы бытия, когда его смирение и готовность жить по Евангелию достигают зрелости. Сердце человека, будучи пробужденным, не идет по пути абстрактного мистицизма, а, наоборот, корректирует понимание мистического опыта положительным восприятием условий жизни в нашем несовершенном мире и готовностью служить Богу и ближним.

Как и бл. Августин, Юркевич писал, что человек изначально ориентирован на Бога, что духовная жажда подлинной любви и веры дана нам свыше. Она наша и более чем наша. Мы сами не создаем свою религиозную жизнь и веру, как думают безрелигиозные рационалисты. Юркевич отвергал также и ту объясняющую модель происхождения высшего в нас, какую предложил Декарт, а именно, что в сердце есть врожденные идеи, относящиеся к Богу и данные Самим Богом. Напротив, врождены не идеи, а глубокие стремления сердца, например к благу, к совершенству и к Богу – Источнику всякого блага и совершенства. Обычное гуманистическое понимание природы человека таково, что его природа предоставлена самой себе и ей как бы и нет дела до Бога. Юркевич отрицал подобную автономность. Требование автономности – это предрассудок XVIII в. Атеисты, писал Юркевич, не могут миновать глубокого разлада с собственной природой, потому что подавляют главное в сердце человека, «идут против настоятельнейших и существеннейших побуждений своего сердца» (1, с. 94). Он сказал это задолго до, например, Пауля Тиллиха, известного протестантского автора, который говорил, что атеизм – это «незаинтересованность в смысле своего собственного существования». Соответственно, и Б.П. Вышеславцев: «Атеизм есть отрицание таинственного центра личности и, в силу этого, отрицание таинственного центра вселенной» (Путь. 1925. № 1. С. 81). Атеизм подрывает в душе человека любовь к Богу и ближнему, надежду на примирение с Богом. Единства и жизни с Богом жаждет всякий человек. Поэтому каждый свидетель и проповедник христианской веры имеет в сердце любого человека скрытого союзника, к которому и нужно обращаться.

Итак, согласно Юркевичу, сердце – средоточие нашей духовной жизни, в нем действуют изначально вложенные упования, оно живет под знаком любви Божией, лучи которой нисходят на каждую душу и просвещают ее, наполняя чувством истины, правды, любви. Считать, что разум сам решает, как различать добро и зло, истину и ложь, – заблуждение. Юркевич сравнивал разум и сердце с известным евангельским образом – светильник и елей в притче о десяти девах. Душа человека похожа на светильник; разум – пламя, а елей – то, что наполняет этот светильник. Похожий образ встречался у преп. Симеона Нового Богослова.