Борис Конофальский - Аэропорт

Переступая через мертвых врагов, Аким прошёл десяток шагов, и присел около тела Коровина, открыл забрало. Ерёменко положил его и накрыл щитом. Так и не поймешь, кто там лежит, если только не буквы и цифры на рукаве пыльника. Это были те же самые цифры и буквы, что были у Саблина на рукаве, и у Лёхи Ерёменко на рукаве, и у Володьки Карачевского. 2 ПКП. 2ст. 4вз. А под ними два скрещенных топора и лепестки пламени между ними. Это значило Второй Пластунский Казачий Полк, Вторая сотня, Четвёртый взвод. А топоры и пламя — символ штурмовых групп.

— Саблин, Ерёменко, — звенело в ушах, — слышите меня? Карачевский!

Аким не слышал, он не отрываясь смотрел на рукав с цифрами и буквами.

— Так точно, слышим, — за всех говорил Ерёменко.

— Забирайте урядника и возвращайтесь. — Приказывал взводный. Он знал, Коровин убит, датчик личного состава, на его планшете, сразу показал ему это. Голос взводного мрачный. — Давайте, казаки, мы вас прикроем. Приём.

— Есть, возвращаться. — Отвечает ему Ерёменко.

И в эту же секунду, в двадцати метрах от них движение! В окопе появляется серое пятно. Накидки китайских солдат всегда серые. Казаки все дружно поворачивают головы и видят китайского солдата. Он один и, так же как и они на него, он смотрит на них.

Мгновение, меньшее секунды, но никто из этих четырех людей ни чего не делают. Просто смотрят. Саблин реагирует первый, захлопнув забрало шлема, вкидывает дробовик. Но ему закрыл обзор Ерёменко, и первым стреляет китаец. Короткая очередь вдоль окопа. В ответ ему стреляет Карачевский. Китаец ещё раз стреляет, Аким пытается встать с колена, но на него валится Ерёменко, а Володька: раз, два и три — отправляет картечь в сторону китайца.

И тут все стихло сразу, так же как и началось. Аким, не без труда, вылезет из-под товарища:

— Целы?

— Зацепило меня, — сдавленно говорит Ерёменко.

— Займись им, Аким, — забивая пенал дробовика патронами, произносит Карачевский. — А я за этим схожу, гляну, куда он делся. Я, вроде, зацепил его пару раз.

— Чего там у вас? — Орёт в наушниках взводный. — Ерёменко, рапортуй.

— Ведём бой, — отвечает Сабли, — Ерёменко ранен.

Он наклоняется к товарищу, у того разбито и вмято забрало. Большая вмятина в горжете.

— Лёха, слышишь меня? — Говорит Саблин, выдирая деформированное забрало из пазов.

На лице Ерёменко крови нет. И гематом нет.

— Слышу. — Отвечает тот.

— Куда тебя?

— Рука. — Он протягивает Акиму левую руку.

Недалеко хлопает выстрел — дробовик Володьки. Тут же короткой очередью огрызается китайская винтовка. Снова выстрел дробовика. И через секунду знакомый резкий хлопок. Так разрывает воздух граната «единица».

Всё время что-то спрашивает взводный, но Аким ни на разрывы, ни на взводного внимания не обращает. Он осматривает изуродованную руку товарища.

Ультрокарбоновая «кольчуга» вещь очень крепкая, но даже она не выдержит попадания стандартной десятимиллиметровой пули.

Пуля залетела под бронированную крагу, и кольчужная перчатка, естественно, защитить руку не смогла. Пуля как бритвой срезала Лёшке по две фаланги с указательного и среднего пальца, там теперь только косточки белые торчали, изуродовала ладонь и переломала оставшиеся пальцы. Умная «кольчуга» «почувствовав» избыточную влагу, кровь, сразу стянулась, пережав сосуды и уменьшив кровотечение. И теперь из обрубленных пальцев кровь почти не шла.

— Как ты? — Спрашивает Аким и у Ерёменко, помня, что с раненым по возможности нужно разговаривать.

Он достаёт из ранца «аптечку».

— Саблин, зараза, отвечай, что там у вас? — Надрывается прапорщик Михеенко. Злится старик.

— Ведём бой, — коротко говорит Аким, — Володька воюет, я оказываю помощь раненому.

— Закругляйтесь, Карачевский, отходите, забирайте раненого и Коровина, и отходите к оврагу. Прием.

— Есть, — послушно говорит Володька.

Саблин не говорит ничего. Он колит нейроблокатор — обезболивает, заливает рану биогелем, затягивает её повязкой, потом быстро обкалывает антибиотиками и стимуляторами.

Возвращается Карачевский.

— Убил? — Спрашивает Саблин, заканчивая работать с раной.

— Не-а, — беззаботно сообщает Карачевский, — убёг. Я за ним не пошёл, там, в траншее, столько ходов, сзади зайти могут.

— Саблин, — орёт взводный, — ну что там у вас?

— Володя, давай-ка бери Лёху, и отходи к оврагу, — говорит Аким. — А то вон как взводный разоряется, как бы удара у старика не случилось.

— А ты? — Удивлённо спрашивает Володька.

Аким молчит, заканчивая с раной Ерёменко.

— Ну? — Не успокаивается Карачевский.

— Пройдусь по траншеям. — Спокойно, но твёрдо говорит Саблин.

— Я тебе пройдусь! — Переходит на крик взводный, который их видно слушал. — Немедленно в овраг. Бегом все сюда. Саблин, слышишь?

— Да слышу, слышу, — отвечает Аким взводному и спрашивает у Ерёменко. — Лёха, сам идти можешь?

— Да мне ж не ногу оторвало, — говорит Ерёменко, он на стимуляторе, вроде, как даже бодр, — слышь, Аким, ты что задумал-то?

Аким ему не отвечает, встаёт, и говорит Карачаевскому:

— Сундук мне оставь.

Но Карачевский не снимает большого ранца со спины. И говорит:

— Да я с тобой.

— Верно, Володька, иди с ним, а то он весь белый от злости, — вдруг поддержал Карачевского Ерёменко, — он сейчас не видит ничего, сгинет ни за грош. А за меня не волнуйтесь, я тут вас подожду.

— Я вам запрещаю. — Свирепеет взводный. — Саблин, слышишь, немедленно вернуться в расположение взвода. Что ж ты делаешь, подлец, мало Коровина потеряли, так ты всех погубить хочешь, быстро сюда. Это приказ.

— Идите, — говорит Ерёменко, подтягивая к себе дробовик здоровой рукой. — За меня не волнуйтесь. Врежьте им за командира.

— Всех под суд отправлю, — холодно говорит Михеенко. — Слышишь, Саблин, тебя в первую очередь, молчун, зараза. Упрямый как… не знаю кто.

Но Аким его и не слышал даже, он поднял свой щит. Встряхнул его, чтобы он удобней повис на руке. Он себя, конечно, со стороны не видел, весь белый от пыли. Бронещитка на левом «плече» нет. Механизм наружу. На шлеме вмятина. Огромные вмятины на щите, которые оставил снайпер. Да ещё там же и пять дыр. Левая «голень» рассечена, треснула. Но он всё равно собирался идти в бой.

— Вовка, готов? — Спросил он, скидывая застёжку с подсумка с грантами.

— Готов, — отвечал товарищ, загоняя патрон в пенал карабина и передёргивая затвор.

— На грантах пойдём.

— Да уж как водится. — Кивнул тот и захлопнул забрало. — Очистим окоп.

— Врежьте им, хлопцы, за нашего Коровина. — Пытался встать с земли Ерёменко. — Как следует врежьте. Жаль, с вами не могу.

— Ну, заразы… Ну я вас… — злился вдалеке взводный, слушая их разговор.