Нелл Уайт-Смит - Демонология и я. Сны Зимы

– Отец молчит об этом. Мы все знаем, что Всадник может прийти только со стороны Хаоса, и знаем, что оттуда не приходил никто, – ответил Часовщик, а я, выгнувшись и осторожно подтягивая себя когтями, отметил что да, я правильно подметил: у одних он Всадник, у других Всадница, и я не понимаю почему. Может, их двое?

– Поэтому ты теперь свободна, Лири, – сказал Ювелир, и этим явно заканчивал разговор, – ты больше не огонь за стеклом фонаря. Ты – пожар.

«Стой, – прижал меня к полу Дракон, и я, недовольно развернувшись, наконец, смог взглянуть ему в глаза, чего даже при самом тесном ликровом контакте очень сильно не хватает в любом разговоре, – ты не понимаешь, какой опасности подвергаешь себя!»

– Раз я пожар, – жестоко оскалилась Оружейница. Её длинные клыки так странно сочетались с нежным личиком, которому шла жестокость, – то не будет Войны Теней. Так как получив свободу, Я докажу миру его красоту! Я стану не от мира и не от Храма, но от грядущего Снами Моими бытия.

– Ты не сольёшься со своими Снами, – осадил её Ювелир, впрочем, настолько буднично и даже как-то скучно, что я, отвлекшись от Дракона, попытался сделать себе мысленную пометку – разобраться с тем, что такое эти «Сны», – для этого мало всей имеющейся в Башне энергии. Нужно что-то большее на порядок.

– Если так, значит, я справлюсь без них, и огнём оденется мир, а за огнём – вечным саваном пепельной зимы, – сказав это, Оружейница улыбнулась легко и приятно, а затем обратилась к супругу, – хочешь, я провожу тебя на вокзал?

– Не трать время, – сухо посоветовал ей Ювелир, и она в тот же момент исчезла из Чертога, не потрудившись попрощаться с великими демонами. Сам же Ювелир не проявил такой непочтительности и отправился к выходу из Чертога пешком, предварительно отдав брату знаки прощания.

А я, взглянув на Дракона зло, выгнулся ещё больше, чтобы выбраться наружу.

«Оставайся где есть, иначе я не смогу тебя защитить. Я верну тебя назад, ты ничего не должен этому Храму».

«Я должен изучать его демонов. Это – суть моей жизни!», – яростно парировал я и начал царапаться, замерев, когда рядом со мной остановился окликнутый Часовщиком Ювелир:

– Брат, однажды ты проник внутрь Лабиринта. Скажи, что видел ты там?

– Там свет Сотворителя тает золотой сладостью на губах и на глазах – нежная пелена от завершенного творения, – ответил Ювелир, опять подобрав эмоционально окрашенные слова, но выбрав для них совершенно нейтральную интонацию. Я же упирался когтями в старавшегося достучаться до меня Дракона:

«Ты злишься на меня из-за моих слов, – виновато сказал он, – но ты не знаешь всех обстоятельств».

«Причём здесь обстоятельства или вообще события?»

– Ты знаешь о нападении на себя больше, чем мне сказал. Есть то, что ты скрыл, – укорил тем временем Часовщик своего брата, и тот не спорил:

– Да, мой господин. Теперь воля Предназначения лежит между нами. Своим разумом всецело повинуясь Вам, я вижу перед собой поставленные Отцом преграды. И сквозь я переступить не в силах.

«Притом, что именно обстоятельства вынудили меня поступать так, как я поступаю. Пусть я связан долгом перед своим создателем, перед Храмом и перед Ювелиром, но это не отменяет моих собственных устремлений и привязанностей», – указал мне Дракон, но я ответил ему как думал:

«Нас определяют не события, а то, что мы позволяем им с нами сделать!»

– Я скорблю о тебе, – тихо и очень искренне произнёс Часовщик, пытаясь, не хуже чем Дракон сейчас ко мне, воззвать к Ювелиру, и в отличие от Дракона ему это удалось (я даже навострил уши, прервав своё ожесточённое сопротивление):

– Тогда от чего вы надо мной не сжалились? – без всякой обиды – спокойно и как-то даже жестоко поинтересовался Ювелир. – Никогда я не подводил Вас, и во славу Вашу я воздвиг Храм, багрянцем, и золотом я одел его своды, лазурью и тёмным нефритом устлал пороги его. Я даром Храму принёс каждую печаль черной и белой земли, и их я вложил в Машины Творения, что вы благословляете на шаг мира вперёд в часы полной Луны.

– Всё так, мой великий брат. И всё же я отказал тебе, поскольку воля Предназначения теперь лежит между нами, и если Я не дарую тебе лёгкую и быструю…

– Достойную, – поправил его Ювелир, всё-таки проявив какую-то толику эгоизма.

– … смерть. Я хочу, чтобы ты одел наруч, ограничив своими руками и регенерацию.

– Она выдохлась и без того. Ограничив её ещё, я останусь без возможности сопротивляться Тьме.

– Да, но, возможно, ты станешь восприимчив к обычным медикаментам, что сейчас бесполезны для тебя. Это может дать тебе шанс.

– Подобные эксперименты показали отрицательный результат, – отметил Ювелир вежливо, – Одев наруч, я собственными руками лишу себя возможности мгновенно перемещаться, сделавшись вашим пленником.

– Ты нужен мне до последнего вздоха, и все силы, всю кровь и пот, что есть в Тебе, я выжму на алтари Храма и мира, чьими именами я проклял Тебя и от чьих благ я Тебя отлучил.

«Вот, значит, – повернул я голову к Дракону и прямо взглянул ему в глаза, – в кого ты такой?»

«Ювелир – чудовище!» – оправдался, как мог, Дракон.

«Он чудовище, а ты-то кто?» – оттолкнул я его и этим высвободился окончательно. Он больше не задержал меня не потому, что не мог, а оттого, что не посмел.

– Что ж, так будет, – заключил довольно двусмысленно, с моей точки зрения, Ювелир, утратив интерес ко всей беседе, и отдал в той же своей будничной безразличной манере знак принятия, – я приму любую судьбу и ни в чём не скажу против Вас.

Я пятился от Дракона назад, всё глядя на него. В глазах голема я видел сожаление и глубокое раскаянье в своей откровенности. Но видел также и усталость, накопившуюся в его сердце от бесконечного внутреннего спора, где он, оппонируя самому себе, бесконечно себя обвинял. Я понял, что он надеялся, что в реальности тот, с кем он поделится, наконец, своей тайной, будет мягок к нему, но я его не пожалел.

Шорох заставил меня отвернуться от голема, вновь посмотрев на демонов. К мужчинам подошла сама красота, воплощенная в ступающее по бренной земле тело женщины. Красота как она есть! Высокая мастерица образов с золотыми волосами и глазами яркими, светло-карими, цвета низких звёзд. Она носила белое платье простого кроя, тонко подчеркивавшее её фигуру. Прелестница поднесла Часовщику алый ларец с золотой каллиграфической росписью. Демон его открыл, и я попытался рассмотреть, что внутри, но, даже встав на задние лапы, не справился с этим, пока он не извлёк содержимое. Моим глазам предстал наруч с обильной инкрустацией. Волшебные самоцветы? Чарующие переливы россыпи обращённых в драгоценные камни душ, вырванных из самой груди их владельцев.

– Мой господин, – наклонил Ювелир голову, отдавая знак почтения точеными движениями, въевшимися, наверное, за все долгие лета мира от самого сотворения в мышцы так, что позавидовала бы любая колея. Он взял один из двух наручей, предложенных ему Часовщиком и защёлкнул на левом запястье, – во славу Вашу я по своей воле ограничиваю свою возможность перемещения в пространстве и отказываюсь от регенерации, чтобы я мог умереть, когда Вы скажете мне.