Николай Феофанов - Таганай

Макеев уселся на койке Семена и содрал листок отрывного календаря, висевшего на обшивке вагона.

– Во, вишь! – он помахал сорванным листком, – уже и пятое февраля 65-го года подошло к концу.

Семен слегка усмехнулся.

– Вы что, дни считаете?

– Привычка, сынок, привычка. Помнится, в блокаду мы каждый денек считали, драгоценные дни были. Прожил день – уже хорошо.

Макеев с какой-то далекой тоской посмотрел на слабо светившую лампочку.

– Как же вы в Ленинграде оказались, коль вы с Урала? – не дал ему предаться грусти Семен.

– Не поверишь! – горько усмехнулся майор. – В шестнадцать лет поехал в Ленинград море посмотреть. Страсть, как хотелось увидеть! Не знаю почему, но очень хотелось! Благо бабка у меня там жила. Прибыл я прямо перед войной, как оказалось, двадцатого июня. Так и остался в городе, как немец попер. Бегал по крышам зажигалки тушил, чтобы немцы бомбы наугад бросали. Но тяжко было, тяжко. Когда блокадные дни один за другим пошли, вот тогда я понял, почем фунт лиха. Голодно, холодно. – Макеев даже как-то съежился. – Да, что там рассказывать! – махнул он горько рукой. – Не хочу думать. Почти каждую ночь один и тот же сон снится.

Семен участливо поглядел на старшего товарища, которому он годился в сыновья.

– Товарищ майор, вы в Ленинграде до самого снятия блокады находились?

– Н-е-е-т. – протянул Макеев. – Я на охране ледовых обозов состоял. «Дорога жизни», наверняка слышал о такой?

Семен утвердительно помахал головой.

– В первую зиму нас как-то «юнкерсы» давай долбать. Машины одна за другой в воду уходят, кругом паника, наши не знают, что делать. Да, и ледок слабенький был. Все начало расходиться под ногами. Наша зенитка тоже под лед затянулась. Я махнул на соседнюю льдину, потом на вторую. Кругом вопли, «юнкерсы» ревут как сирены. Страшно. Взрывы, пальба, крики. У меня все в голове помутилось. Метнулся к ближайшему грузовичку в кузов, тот рванул вперед, что есть мочи. Из-под бомбежки выехали, оказался на том берегу Ладоги, не блокадном.

– Ну, вы даете! – непонятно чем восхитился Семен.

– Да, уж, что там давать! – отмахнулся Макеев. – В штабе давай у меня спрашивать, готов ли обратно с обозами ходить. Все-таки малой еще был, вроде как приказывать трудно. Кому захочется возвращаться. Я замялся. А тут один из офицеров что-то про море мне давай рассказывать. Мол, где-то в Белом море формируются бригады из мальчишек в школу юнг, чтобы потом на флот попасть. Ну, я и махнул, недолго думая. В общем, с 43-го года на эсминцах по Ледовитому океану ходил. Караваны встречали англо-американские.

Состав снова дернулся, теперь уже при торможении, от чего контейнеры противно заскрежетали и гулко ударились о стену вагона.

– Ух! – Макеев погрозил кулаком темноте контейнерного угла, – не нравятся мне эти замечательные ящики. Какие-то они… не знаю, подозрительные… недобрым от них прет чем-то!

Семен с трудом переключил мысли от блокадного Ленинграда и североморских эсминцев Великой Отечественной к обстановке в вагоне.

– Товарищ майор, а что в них, что за груз мы везем?

– Я не больше тебя знаю, – ответил Макеев, искоса поглядывая в направлении темного угла, – некий продукт биологической лаборатории. Да, ты не заморачивайся этим! В нашем с тобой, как говорят англичане, бизнесе, то есть деле, главное безо всяких эксцессов провести груз из пункта «А» в пункт «Б». И не задавать лишних вопросов. Я, Семен, в сопровождении уже пять лет, чего только не перевозили.

– Например?

– Сам знаешь, – хитро подмигнул Макеев младшему товарищу, – не могу тебе ничего сказать, военная тайна. Работа у нас такая, – чуть помедлив, добавил он.

– Ну, да. Ну, да, – тяжело вздохнул Семен, и снова повернулся к окошку. – Я просто почему про контейнеры спрашиваю. Мне кажется, что сегодня утром слышал какие-то вздохи оттуда. Знаете, такие короткие. Но, как бы это объяснить, грозные, что ли.

Макеев внимательно посмотрел на контейнеры, чьи контуры сейчас в свете тусклой лампы еле проглядывали сквозь тьму дальнего конца вагона. Слова Семена насторожили его, так как он сам улавливал сегодня что-то подобное.

Мысли Макеева прервал Семен.

– Почти остановились, вообще еле ползем, – для начала провозгласил он, все так же поглядывая в зарешеченное окошко. – Может в них звери какие, а?

Макеев перевел глаза на Семена.

– Ну, может быть и звери, – промолвил он с очень напряженным лицом, в задумчивости почесывая подбородок.

– А вы никогда животных не перевозили раньше? – Семен не уловил, что состояние Макеева резко сменилось.

Было похоже, что вопрос Семена заставил майора вспомнить еще что-то более неприятное.

– Да, нет. Я все больше неодушевленные грузы сопровождал. Но знаешь, как-то сразу после войны, я еще на североморском флоте служил, был случай. Правда, толком никто ничего не знал, но ходила легенда. Будто два наших мурманских баркаса в сопровождении эсминца тайно буксировали из норвежского порта баржу, на которой вывозили оборудование фашисткой лаборатории.

– Ну-ну, и что же? – с нетерпением спросил Семен.

– Да, вроде как, что-то страшное произошло на той барже, какая-то дрянь в процессе буксировки вырвалась на свободу и всех моряков, находившихся там кокнула.

– Как это, кокнула?

– Никто не знает. Как только в мурманскую бухту вошли, эту посудину велели поставить на самый дальний причал, который сразу же особисты оцепили. Что было дальше, никто не знал. Но вот четверых моряков, которые шли на барже, больше никто не встречал. Однако мои приятели рассказывали, что на буксирах в последнюю ночь того рейса слышали, как на барже происходило что-то ужасное, периодически раздавались нечеловеческие вопли, от которых кровь в жилах стыла. Правда, ничего не видать было, баржу тянули на расстоянии ста метров, а ночи в море черные, очень черные.

Вдруг в вагоне что-то гулко грохнуло. Макеев и Семен, испугавшись неожиданного звука, вздрогнули.

Тишина. Только побрякивающий стук колес железнодорожного полотна. Поезд, не спеша, продвигался к следующей станции.

– Что это было? – еле смог из себя выжать вопрос Семен, которого нежданный грохот застал врасплох. Он как раз находился под впечатлением от рассказа о норвежской барже и дьявольщине, происходившей там, а тут такая добавка порции.

Макеев внимательно оглядел весь вагон, стараясь по памяти определить, откуда был звук и пытаясь уловить, что могло быть источником. Наконец его глаза остановились на железных контейнерах, едва видневшихся в потемках.

– Сдается мне, – приглушенно проговорил он, – что это оттуда. – Макеев кивнул в направлении дальней стены.

Семен немного пришел в себя.

– А что там могло так грохнуть? – нервно глотая слюну в мгновенно пересохшем горле, пробормотал он.