Николай Феофанов - Таганай

Шакулин в уме воспроизводил карту.

– А что там может быть, в этой области? – спросил он у всех.

– Есть одно предположение, – вступил в беседу Анодин. – Мы уже здесь, товарищ лейтенант, совещались по этому поводу не раз. Это может быть как-то связано с тем, что где-то в том районе находится староверское кладбище.

Шакулин аж выпрямился, вопросов становилось все больше. Беседа набирала обороты.

– Я лично верю в эту гипотезу, – продолжил Борис Петрович. – Мой дед иногда встречался, в свою бытность, в лесах со староверами. Но об этом лучше Валерий Викторович расскажет. Он у нас более информированный источник.

Лейтенант перевел взгляд на Нестерова.

– Сейчас. Я просчитываю, с чего начать. – Директор музея ненадолго задумался. – В целом, никто толком не знает, с какого времени это началось, понятно, что после основания города, когда сюда вместе с заводом пришли и церковнослужители, несшие с собой православие. Но многие, особенно те, чьи предки издревле жили в этих местах, новую веру принять не пожелали. Дальше, история темная. По особому указу, таких людей, а то были старообрядцы, стали вылавливать. Церковь их нарекла раскольниками. Поймав в Златоусте и окрестностях в течение месяца большинство из них, было решено всех сразу казнить, закопали тела в братских могилах, как раз где-то там, в районе Трех братьев. После этого оставшиеся на воле старообрядцы, не желавшие принимать православия и отрекаться от своих верований, начали уходить из города в леса, на север и северо-запад от Златоуста, подальше от города. Скрывались они преимущественно на Юрме и вдоль течения Большого Киалима. Там особенно дремучие леса, что сейчас, что в ту пору, темные, непролазные. Скиты их располагались под землей. Ведь гонения на раскольников продолжались, каждого пойманного ждала участь предыдущих, уже похороненных. Поэтому скиты строились с особой тщательностью. Они маскировали жилища гранитными и сланцевыми плитами, обсаживали кустами, сверху искусно обкладывали вывороченными деревьями, травой и мхом. Все это настолько естественно смотрелось, что человек мог спокойно ходить по крыше скита, даже не догадываясь, что под землей в полутора-двух метрах находятся люди.

– Мой дед знал одного скитника, – снова вступил в беседу Глазьев. – Так что, это истинная правда. А жилища их непосвященному не сыскать было.

– Тогда, если я вас правильно понимаю, – Шакулин чуть приподнял указательный палец правой руки. – Вы клоните к тому, что мысли, приходящие туристам в той местности, как-то связаны с раскольниками? И их кладбищем?

– Да, Сергей, вы правильно поняли, – ответил Нестеров. Прямой взгляд директора музея говорил о том, что даже если Шакулин сейчас рассмеется ему в лицо, это никак не изменит его мнения. – Много вещей в нашем мире не поддаются иногда логике вещей.

Шакулин и не пытался выразить скептицизма по поводу связи между братскими могилами раскольников и голосами в головах туристов. Это идея была как минимум любопытна и не чужда его разуму, лейтенанту самому стало интересно продумать далее, что все это может означать. Хотя бы так, чисто умозрительно, как одна из версий.

– Тогда, товарищи, мы что же, имеем дело с привидениями, чьи души что-то нашептывают…?

– Громко говорят с металлическим оттенком, – вмешался Моляка с фирменной ухмылочкой на лице.

– Хорошо, – поправился Шакулин, – громко говорят проходящим в тех местах людям команды, типа «убирайся отсюда!» или «зачем пришел?». Правильно, Алексей Алексеич?

– Точно, именно эти фразы.

– То есть души умерших староверов прогоняют туристов прочь, так?

– Похоже на то.

– А зачем? Почему они их могут выгонять?

Моляка, улыбаясь, пожал плечами:

– Наверное, вы бы тоже прогоняли прочь со своего огорода какого-нибудь чужеземца.

Вдруг в разговор вмешался до этого отмалчивавшийся Андросов:

– Там просто нужно табличку повесить – «По кладбищу не ходить – голоса!»

Кто-то из присутствовавших тихо рассмеялся, но большинство ограничились легкими улыбками.

Не изменилось только выражение лица Глазьева, который периодически поглаживал свою бороду.

– Но вы все постоянно забываете одну вещь, – сказал он. – Как же тогда быть с тем, что мой отец слышал подобные же голоса в совершенно другом месте, за пределами треугольника Долгий мыс – Круглица – Дальний. Я еще раз напомню, он несколько раз встречал голоса у Таганайского ручья возле Киалимской пади.

– Да, я помню. Ваш случай, конечно, исключение из правил, – задумчиво ответил на этот выпад Моляка. – Тогда версия с душами умерших раскольников несколько пошатывается. Если, конечно, ваш батюшка, Владимир Дмитриевич, не слышал какие-то иные голоса.

– Какие такие иные? – уже с нажимом проговорил Глазьев.

– Ну, мало ли, что может прислышаться на Киалимской пади. Болото все-таки, выделяет различные газы, в том числе, веселящий. Были люди, которые там под действием таких газов и русалок видели, и с водяным общались.

– Он не на болоте был тогда, – не унимался Глазьев, доказывая свою правоту, – а в чащобе, недалеко от пади.

Моляка поднял обе руки вверх в знак того, что он сдается и просто не хочет спорить, хотя остается при своем мнении.

– Как хотите, Владимир Дмитриевич.

Повисла обычная для долгих бесед тишина, разграничивающая темы. Молчание прервал Шакулин:

– Так. Все что вы сказали – очень интересно, конечно же. Однако какое отношение это имеет ко мне? Вы же не просто так меня позвали, не обсудить же аномалии местности?

Шакулин посмотрел в глаза Нестерову, ожидая от того ответа. Но ответ пришел от другого человека.

– А вы знаете, товарищ лейтенант, что Коробов жив? – чуть повысив голос, с некоторой ноткой сенсационности сказал Моляка.

Шакулин стал лихорадочно в голове перебирать фамилии. «Коробов», вроде в последнее время ему встречалась такая фамилия.

– Я вам подскажу, – видя некоторое замешательство чекиста, продолжил Моляка. – Он и его друг Вартанян стали первыми жертвами в позапрошлом году. Помните, их нашли на тропе, ведущей к Откликному гребню.

Шакулин уловил, о ком идет речь. Это были первые пострадавшие по их нынешнему с Листровским делу. Вартаняна порвал оборотень или кто там сейчас орудует на Таганае, Коробов же умер от остановки сердца, как постановили врачи.

– В каком смысле он жив? – недоверчиво спросил Шакулин.

– В прямом. Коробов был не из Златоуста, он из Свердловска. Врачи констатировали его смерть. Его положили в цинковый гроб и отправили в Свердловск.

– Откуда вы все это знаете? – Шакулин отнесся с нескрываемым подозрением к выкладываемой информации.

– Мой друг работает в психиатрической больнице в Свердловске. Но обо всем по порядку. Когда гроб доставили в свердловский морг, выяснилось, что тело ни грамма не разложилось.