Евгения Никифорова - Изображая зло. Книга 1

Спустя несколько минут он подал напиток, не позабыв про халву и лукум. Угощения оказались на столике перед задумчивым гостем, требуя внимания, но Сен-Жермен обратил на них взгляд, только когда Рейга сел рядом.

— У меня мало времени…

— Вы только пришли, дядя.

— Я о другом. Виктория предстанет перед Девятерыми завтра.

— Откуда вы знаете?

Сен-Жермен понял, что сил сказать правду ему не хватит. Этот ребёнок его любил. И если сияние в красивых карих глазах исчезнет, мир рухнет.

— Мама рискует всем ради тебя, — уклончиво ответил он, опасаясь смотреть Рейге в лицо. — Совет предрешил твою судьбу, но её… её жизнь пока под вопросом.

— Что это значит? Неизвестные приговорят маму к смерти?

— Нет. Нет, я не допущу, — алхимик, почти не глядя на мальчика, резко схватил его за шею и сжал пальцы. — К тому времени, когда она встретится с Неизвестными, ты уже будешь мёртв. Ей не придётся нарушать закон.

Рейга обмяк на диване. Он не понял, что произошло, просто отключился.

— Прости, — прошептал Сен-Жермен. — Я слишком сильно люблю твою маму, чтобы позволить ей отправиться в ад вслед за сыном.

Презирая себя, он аккуратно взял Рейгу на руки и прошествовал в ванную. Там уложил в купель, включил кран, нашёл бритву, извлёк лезвие и несколько раз полоснул по венам. По коже потекли красные ручейки. Сен-Жермен сделал всё это механически, будто под гипнозом. Он знал, что к Рейге уже не вернётся сознание. И боли мальчик не почувствует. Это была самая лёгкая и милосердная смерть.

— Ненавижу убивать.

Сен-Жермен вытащил нож из кровоточащей шеи Азраила. Тот ещё дёргался, так как рана пыталась регенерировать, но яд заметно тормозил процесс. Руки измазались в горячей жидкости, и мужчина с отвращением вытер их о костюм профессора.

— Думаю, пара минут у меня есть, — сказал он широко распахнутым глазам ученика.

Атмосфера средневековых построек навевала грусть. Ладонь скользила по грубым каменным стенам, таким холодным, что от соприкосновения горели пальцы. Здесь, в окружении высоких готических башен, Виктория ощущала себя частью старого мира, обветшалого под натиском времени, которое, как ураган, уносило всё прочь, настолько далеко, что людям оставалось лишь гадать, было ли правдой то, что происходило под сенью ватиканского креста, или же домыслами историков. Виктория пропускала события через свою память, наблюдая, как бродят по территории молчаливые монахини. Их тени пропадали в лучах вечернего солнца. Тела давно уже поглотили насыпи суровой земли. Вечность не была прямой и постоянной, она вспыхивала и мерцала, как звёзды. Вместе с усталостью Виктория переживала удовлетворение, словно преодолела долгий путь и пришла, наконец, к обретению смысла.

За покосившимися дверями находился Мелькарт. Она ощущала его присутствие так, как если бы он стоял рядом. Виктория знала о существовании между ними прочной духовной связи, которая возникла, когда парень вступил в магический круг и проткнул кинжалом ей плоть, или, возможно, раньше, в стремительном танце. Обоим в тот момент открылось, что отпустить друг друга они не смогут. Мелькарт наполнил сосуд тёплой живительной влагой, и Виктория испытывала за это глубокую благодарность. Женщине нужно было лишь подняться по ступеням и проникнуть во тьму пустынной обители, чтобы обнять любовника. Льды таяли в её глазах, сталь расплывалась в голубых водах, а между тем прямо за спиной наёмник резко вскинул оружие и щёлкнул затвором, давая понять, что пора остановиться.

И Виктории пришлось.

Ей не хотелось видеть этих людей. Тем более показывать своё лицо. Вальпургиевы адепты отличались одной особенностью, которую не каждый в этой жизни себе позволил бы. Их уничтожили. Бросили гнить в канаве после того, как использовали. У них не было иного выбора, кроме как присягнуть на верность единственному отозвавшемуся на крик человеку — Виктории Морреаф.

Знали ли агенты, чем расплатятся за предательство?

Безусловно.

Паззл складывался воедино. Худшие опасения подтверждались.

— Нам приказано не пускать вас внутрь, — раздался голос наёмника. — Фрау Морреаф, пожалуйста, отойдите в сторону.

Мужчины замерли, когда она обернулась. На её бледных щеках остывали слёзы. Это показалось настолько невероятным, что один из наёмников даже опустил автомат.

— Сен-Жермен, — прошептала она, поднимая глаза на своих бойцов, которые с почти трогательной неуверенностью держали работодателя на прицеле.

— Простите, фрау Морреаф, но мы вынуждены подчиняться приказу.

— И кто же его отдал?

— Господин Каро, конечно.

— Клод?

— Не знал, что бессмертные могут поступать самоотверженно, — произнёс Клод.

Сен-Жермен хотел было подойти ближе.

— Стойте на месте!

— Вы боитесь меня?

— Я всегда вижу, что из себя представляет человек. И ещё ни разу не ошибся. Вы слишком хороши, чтобы вызвать моё доверие. Чересчур хороши. Я не люблю безупречных.

— Думаете, я безупречен?

— Я думаю, вы не всё сказали Виктории.

— И что же я должен был сказать?

— Например, что вас не так интересует Бальзамо, как её ученик. Я не обратил бы на это внимания, не будь ваши расспросы столь частыми. Почему бессмертный волнуется о человеке, с которым даже не знаком? Только ли потому, что Мелькарта могут убить?

— Что-то мне подсказывает, вы тоже не безупречны.

— Вот как?

— В противном случае о своих подозрениях мигом бы доложили госпоже.

Сен-Жермен попал в цель.

— Чего вы хотите от Мелькарта? — спросил Клод.

— От наследника гигантской империи? Кажется, вы уже знаете ответ.

— Виктория не позволит причинить ему вред! Львица растерзает любого, кто встанет между ней и её детёнышем.

— Она достаточно доверяет членам своего прайда.

Клод поморщился.

— А вы предали её доверие, — мрачно добавил Сен-Жермен. — Фрау Морреаф такого не заслужила.

— Лишь я один знаю цену этого предательства! Если ради того, чтобы не вложить власть в руки Мелькарта, нужно заплатить жизнью, я готов. В противном случае жизнями заплатят многие, — Клод сжал кулаки, пытаясь не выдавать томившего его волнения. — Если Мелькарт спасётся, он задавит нас. Зажмёт в тиски. Сожжёт. Мы падём не перед человеком. Перед Драконом. Лучше я умру с клеймом Иуды, чем присягну на верность этому монстру!

— И никто не узнает о вашем самопожертвовании?

— Я никогда не искал славы.

Клод понимал, даже если пройдут годы, его не простят. Но не жалел о своём поступке. Разогнался и понёсся по серпантину, не оглядываясь назад и не загадывая на будущее. Он, наконец, сделал то, что вывело его из круга, вывело навсегда.