Евгения Никифорова - Изображая зло. Книга 1

— Перед исчезновением он кое-что мне дал, — Сьюзен вытащила из кармана плаща бумажку и доверительно протянула Моргану.

Агенты взглянули на запись.

На листке были начерканы буквы: «MDCCLXXVI».

— И что это означает? — раздосадованно спросил Рид, ожидавший какое-нибудь жуткое послание.

— Он сказал отдать это Виктории Морреаф.

— Шифр? — предположил Морган.

— Вряд ли. Виктория не обменивалась с Кроули всякими там секретными знаками, — задумчиво произнёс Клод.

— Вы поможете? — Сьюзен смотрела на мужчин с надеждой.

— Могу утверждать только одно, — ответил Морган. — Вы обратились по адресу.

— Держи ровнее, — Виктория поправила захват кисти, где находился эфес. — Вот так. Продолжим.

Мелькарт следил за движением шпаги, рассекавшей воздух, и старался не пропустить ни одного выпада. Женщина учила его фехтованию, считая необходимым развивать ловкость и внимательность. Она тренировала его уже третью неделю, и Мелькарт с каждым днём делал успехи, совершенствуя навыки.

На скале у Атлантического океана было свежо. Солёный ветер приятно обдувал. Проводить зиму в Марокко, зная, что на севере человечество обложено снегом и страдает от жгучих морозов, казалось неплохо.

Мелькарту понравился восточный особняк Виктории, особенно произвёл впечатление оружейный зал, где хранилась коллекция мечей, кинжалов, ножей и арбалетов, пришедших из разных стран и эпох. Грозно начищенный металл будоражил дух. Виктория показала каждое своё приобретение: кацбальгер и цвайхандэр, популярные у немецких наёмных пехотинцев, фламберг и эспадон, шотландский клеймор, эсток, которым пользовались всадники, распространённый в семнадцатом веке хаудеген, или «траурный меч», скьявону и бастард. Особое место занимала катана, созданная специально для её руки. Но гордостью фрау были кинжалы: стройный и строгий басселард, йеменская джамбия с рукоятью из рога носорога, наследие шотландских горцев дирк, «язык бога смерти» джамадхар с золотой отделкой, оформленный в виде заколки для волос кансаси, предназначенный для добивания раненых когай, боевая козука и мизерикорд, рыцарский Кинжал Милосердия. Она подарила Мелькарту немецкую дагу — оружие для последнего удара левой рукой. Оно пришлось ему по вкусу — эстетичное, удобное в ношении и чрезвычайно эффективное в схватке. Объяснила Виктория и технику метания ножей.

Арабская роспись на стенах, диваны, низкие столики, серебряная посуда, разбросанные на полу крупные подушки — строго восточный стиль дома, где не встретилось ничего вносившего диссонанс в интерьере, приоткрывал в женщине ту грань, что любила роскошный уют, красоту в её экзотическом великолепии. Мелькарт впервые принял ванну из горячего молока — непередаваемое ощущение на коже и в неизбалованном пытливом сознании. В ванной можно было плавать от одного края до другого и даже подныривать, до того огромны были её размеры.

Они ежедневно тренировались на вершине скалы. Подниматься с утра вверх хорошо сказывалось на закалке. Мелькарт искренне полюбил занятия по фехтованию, которые проводились на фоне величественного океана, завораживающего своей бескрайностью.

Днём, когда на солнце невозможно было находиться, они распивали чай с фруктами и рахат-лукумом и читали старинные тексты на латыни. Уроки латыни были увлекательными, как, впрочем, и всё остальное: Виктория играла роль замечательного педагога. Мелькарт часто задавался вопросом, каким по счёту учеником он приходился фрау. Вечером она приучала его к невосприимчивости физической боли с помощью пламени. Огонь поражал человеческую плоть, но усиленная практика развивала способность не гореть в самом пекле.

Спать Мелькарт стал лучше со времени отъезда из Тибета. Кошмары отпустили. Возможно, это было связано с новыми впечатлениями и высокой активностью, может, имела место и атмосфера Марокко. Он решил сообщить об этом. Виктория ответила, что его ещё некоторое время будут терзать подобные сны, и самый пик неоправданного страха пока впереди, после чего, если он справится с внутренними демонами, наступит долгое забытье, когда кроме тьмы, закрывая глаза, он ничего не увидит.

— Порой тебе не удастся различить, где реальность, а где иллюзия. На границе изменения сущности разум начнёт жестокую игру. Ты испытаешь несвойственные ощущения, и страх — только одно из них.

— Как с этим бороться? — спросил Мелькарт.

— Ты должен отличать истину от лжи.

— Как?

— Истина не имеет недостатков.

Они мысленно условились не вспоминать о произошедшем в индийской деревне: вспыхнувшую порочность мальчику легче было списать на гормоны и арак. Он больше не переживал таких сильных эмоций, а женщина не давала повода к их новому появлению. Придерживаться статуса ученика и наставника оказалось просто обоим, хотя Мелькарт припомнил момент, когда однажды ночью, минуя коридор, Виктория заглянула в его комнату. Мелькарт прикинулся спящим и почувствовал, как она заботливо поправила сползшее одеяло и тихо вышла, притворив за собой дверь. Эта нежная забота не вызывала у мальчика неприязни, но была непривычна: лишившись матери, он потерял право первой любви. Виктория не ассоциировалась с добрым родителем. Её очевидный материнский инстинкт пусть и не пытался восполнить пробел, выглядел в глазах Мелькарта излишним. Но спорить с женской природой он не собирался, тем более что Виктория не нарушала его личного пространства без необходимости. Мелькарт терпеть не мог, когда к нему прикасались. Чего только стоили ухаживания миссис Говард… Экономка бегала вокруг него, словно наседка, без конца сетовала на его худобу и стремилась накормить до отвала, попутно ущипнув за щёки. Для неё Мелькарт почему-то виделся ребёнком, в рот которого надо затолкать много вкусных пирожных. Противиться стараниям добродушной Мэри не нашлось никаких сил — она от души радовалась новому гостю. Так что Мелькарт молча сносил приставания, понимая, что любая резкость подействует болезненно, да и потом, он не имел права пренебрегать этой чрезмерной заботой. Мэри готовила потрясающие блюда: домашняя еда всегда отличалась от той, что приходилось есть в забегаловках, — особняк содержала в чистоте, поддерживала уют, кроме того, различала желания фрау Морреаф по малейшим жестам и мимике.

— Я не представляю, кому ещё смогу доверить свой дом, — как-то призналась Виктория. — Это место не существует без Мэри.

Две недели они провели в компании друг друга, отрезанные от остального мира, слишком поглощённые занятиями, чтобы о чём-то беспокоиться. Идиллию разрушил телефонный звонок. Продолжая орудовать шпагой, фрау Морреаф выхватила из кармана трубку и ответила на вызов.