Евгения Никифорова - Изображая зло. Книга 1

Лоренца с опаской взирала на бывшего мужа. Джузеппе впал в ярость: воедино смешались боль и злоба. Она понимала, что не переживёт эту ночь, поэтому, проглотив страх, сказала ровно и на удивление уверенно:

— Твои дни сочтены, Феникс. Где бы ты ни спрятался, они найдут. Ты нарушил все их законы, и они не намерены прощать.

— Ты… ты встречалась с ними?

— Они вышли на меня сразу же после твоего бегства из России.

— И что они тебе предложили?

— Они не хотели ничего предлагать. Они собирались убить меня, а голову прислать тебе в назидание. Мне не предназначен magisterium, Феникс. Это не моя судьба, — Лоренца коснулась руки графа. — Я не умерла только потому, что их женщина предложила выкупить жизнь за ту отвратительную ложь… Она сказала, ты обречён на страдания, Феникс.

— Да, — кивнул граф. — Мне предстоит провести не одну сотню лет без жены и без чести, в изгнании, менять имена и примерять разные образы, оглядываться и бежать… Лучше бы ты позволила себя убить, лучше бы я получил твою голову! Тогда я бы по-прежнему верил в нашу любовь, тогда память о тебе не была бы столь невыносима! — он отстранился и вынул из-под плаща шёлковый шнур. — Сегодня ты умрёшь. Увидишь, наконец, своего Господа. Не бойся, Иисус не оставит тебя в пламени ада, хотя оно и достойно моего огненного ангела. Иисус всегда помогал таким шлюшкам, как ты.

На лице Лоренцы выступила испарина, по щеке скатилась крупная слеза.

— Скажи напоследок, как зовут ту женщину? — спросил Джузеппе и протянул руки, чтобы погладить шею, готовую к объятию шнурка. — Скажи, кому я обязан разбитым сердцем и искалеченной душой? Кого благодарить за несбывшиеся мечты и рухнувшие надежды?

— Я не знаю её имени, — прошептала Лоренца. — Помню лишь, что у неё чёрные волосы… Чёрные, как смола. И глаза цвета стали.

В одно мгновение шнур обвил её шею. Лоренца начала сопротивляться, но скорее инстинктивно, нежели осознанно. Дыхание перехватило. тонкие пальцы норовили отлепить удавку от кожи. И всё это время она не сводила взгляда с креста. Несколько секунд — и с ней было покончено. Джузеппе отпустил свою жертву и отошёл на пару шагов, желая запомнить Лоренцу такой — неподвижной, остывающей, мёртвой и как никогда красивой. Даже в смерти огненный ангел остался самим собой.

Путь графа Калиостро завершился у реки. Последнее воспоминание: он прыгает в неизвестность, скрываясь под толщей ледяной воды.

Азраил резко вскочил с кресла, будто получил разряд током. Он закипал от ярости каждый раз, когда думал о последних словах дорогой Феличиане. Они повлияли на судьбы многих людей, в том числе юной Неми Ларсен, которая не имела отношения к трагедии падшего Калиостро и всё же вынуждена была ответить за тот жестокий удар, что он пережил. Виктория снова удивила своего врага, когда подарила журналистке философский камень. Руками сектантов он разорвал грудь невинной девочке и вытащил пульсирующее сердце — поступил так, как сотни лет назад с ним обошлась Виктория. Больше всего на свете Азраил мечтал заставить её пожалеть о содеянном, и ради этого готов был пойти на любую подлость.

Второе, о чём он мечтал, закрывая глаза и отгораживаясь от реальности — уничтожение Совета. И главная роль в ходе этого долгоиграющего плана отводилась Мелькарту Тессера. За годы одиночества Азраил отвык считаться с чужим мнением, но мальчишка каким-то невообразимым способом вынудил бессмертного пойти наперекор принципам — обычно он добивался своего шантажом и уловками. Слишком многое у Азраила было поставлено на карту, поэтому вместо того, чтобы давить на слабые места, которые у Мелькарта, разумеется, имелись, он терпеливо подбирал ключ. На доверие Азраил не рассчитывал: этот парень, как змея, жалил любую неосторожно протянутую руку. К Мелькарту требовался свой, совершенно уникальный подход, и трёхсотлетний алхимик хотел как можно скорее отыскать верный путь.

Предсказания Виктории начали сбываться. Разум вёл жестокую игру, предавая тело и душу. Каждая ночь оборачивалась кошмаром. Стоило темноте проникнуть в комнату, как Мелькартом овладевал бессмысленный, ничем не обоснованный страх. Он не боялся чёрного цвета, который приобретал мир, когда лишался потоков лучей, не боялся он и восхода луны, однако нервы всё же подводили, стоило спуститься мраку. Засыпая, он видел странные вещи. Мелькарт не любил о них думать, однако они настигали и выворачивали наружу то, что давно было похоронено… Видимо, похоронено плохо.

Постоянно являлась мать.

В жизни Мелькарту не довелось с нею встретиться. Эта женщина отнесла его в приют младенцем, а подробности он разузнал о ней в возрасте тринадцати лет, когда, заинтересованный в происхождении, искал информацию. Мать занималась проституцией. И ко времени его подростковых выходок уже умерла. В руки Мелькарта попала её «рабочая» фотография — единственное, что осталось от скоротечного рискованного существования. На фотографии Тессера в тонком просвечивающем платье с зазывным видом держала плеть; собранные в пучок волосы обнажали лебединую шею, броский макияж выдавал натуру хищницы, дикой пантеры, которая не боялась опасности. Мелькарт ещё тогда собирался от фотографии избавиться: мать ровным счётом ничего в его жизни не значила. Однако сохранил. Спрятал на дне чемодана. Зачем? Мелькарт не знал. Он списывал это на детскую слабость. В конце концов, когда-то он ждал её. Надеялся, что однажды она объявится и заберёт из приюта. А потом понял, что остался в мире совсем один. И перестал верить.

Эта боль снилась, преследовала ночь за ночью. Сначала юноше привиделось, будто он идёт вслед за матерью. Женщина не оборачивалась. По улице сновали безликие люди, которые служили к происходившему лишь фоном. Мелькарту казалось, что он обязательно должен догнать свою мать. Она шла быстро: то ли спешила, то ли убегала. Полуобнажённая, в том самом платье, как на фотографии. Идеально прямая спина, лёгкая походка. Стук длинных шпилек по асфальту. Мелькарт хотел, чтобы женщина показала лицо, но она, словно назло, смотрела только вперёд. Со временем сны стали красочнее. Прибавилось больше шума, больше полутонов. Когда Мелькарту всё же удалось собрать волю в кулак и позволить женщине скрыться, она внезапно остановилась. Прохожие тоже замерли. Окружающий мир затих. Мелькарт вглядывался в стоявшую впереди фигуру, чувствуя, что вот-вот его мать повернётся и разделявшие их преграды рухнут: судьба будет развенчана, время сотрётся в пыль, — и он сможет коснуться её руки. Но что-то удерживало на месте. Мелькарт не находил сил, чтобы шагнуть к матери… Ноги приросли к земле. Мучительно медленно она склонила голову влево, и впервые Мелькарт увидел её в профиль. Бледная кожа, изящный изгиб брови, горбатый нос. «Нет», — подумал он, прежде чем лицо женщины полностью к нему обратилось.