Евгения Никифорова - Изображая зло. Книга 1

— Ты имеешь дело с человеческими жизнями. Неужели тебе совсем не жаль?

— А разве человеческие жизни чего-то стоят? Тебе не хуже меня известно, как ради самых благих намерений приносят в жертву сотни, тысячи невинных. И никто не вспоминает их имён. Ты сам убил бессчётное количество… только лишь по приказу, по заявке хозяина. И говоришь мне о жалости?

— Я совершил массу преступлений, но одного я не сделал ни разу: я не убивал ради себя самого. Просто так, без причины. Я забирал жизни тех, кого внесли в список смертников, и, без обмана, я получал удовольствие от процесса, — Клод осушил бокал до дна и потянулся к бутылке за добавкой. — В этом мире есть несколько типов людей. Есть любители книг, фантазёры и философы, которые любят рассуждать о вечном, задают вопросы без ответов, они же поделили вещи на «правильные» и «неправильные». Есть политики, интриганы, прирождённые шахматисты — они играют в сложные, запутанные игры, пытаются изо всех сил удержать власть и ради этого пользуются «неправильными» вещами. Есть богачи — бездельники: им кажется, что вся Вселенная у них в долгу. А есть воины, для которых рисковать жизнью, отнимать жизни, сражаться — смысл существования. Воинов считают грешниками или же, наоборот, героями, но им не нужна ни похвала, ни осуждение. Воины — это особая каста. Они единственные знакомы со смертью лучше других. Лучше священников, которые отпевают трупы, лучше купающихся в золоте богачей, лучше политиков — заказчиков. И если кому известно, сколько стоит человеческая жизнь, так это воину. Он крадёт её не ради себя. За воином всегда стоят люди, которые надеются на его меч, его мастерство, силу. За одну человеческую жизнь можно предать идеалы и позабыть обо всех своих клятвах. Возможно, когда-нибудь ты это поймёшь, в очень плохой день.

— И для тебя та самая «одна жизнь» — Виктория? — Мелькарт прикусил нижнюю губу. — Меня давно терзал вопрос, почему такой уверенный и сильный человек, как ты, стал рабом? Ведь ты вполне можешь поступать так, как тебе хочется. Зачем чьи-то указки?

— Рабом? — Клод хмыкнул. — Тебе приятнее считать людей рабами, раз это повышает твою самооценку и подчёркивает, какой ты… особенный. Но я не вижу здесь ни оков, ни цепей, зато вижу другое. Например, что держу в своих руках жизнь Виктории и что на мне её надежды, её вера. На рабе завязано слишком многое. В частности, благополучие госпожи. Ты прав, для меня существует лишь одна жизнь — фрау Морреаф, — садистская улыбка скрасила его лицо. — И если потребуется, ради её жизни я с радостью принесу в жертву тебя.

Несколько чудовищно долгих мгновений Мелькарт молчал, обдумывая слова «цепного пса». Их маленькая битва была похожа на то, как глупцы делят шкуру неубитого медведя: никогда, даже если перевернётся весь мир и солнце вдруг взойдёт с запада, Виктория не будет принадлежать ни одному, ни второму, и тем не менее по каким-то необъяснимым причинам, больше смахивающим на категорию бессознательного, на животный инстинкт собственника, они считали себя соперниками. Конечно, проблема сводилась не к вопросу, кому достанется сердце женщины… Мелькарт понимал, что безграничная преданность Клода может сыграть злую шутку. Телохранитель, подобно Аргусу с великим множеством глаз, поперёк ляжет, но не допустит его восхождения. Он, как заноза, прицепится к Мелькарту, обернётся пятном на идеально белой рубашке, станет пусть и не смертельной, но очень серьёзной неприятностью.

— Виктория не избавится от меня, — произнёс Мелькарт. — Я нужен ей. Я не какой-нибудь безликий агент, не член вашего братства. Я её ученик. А теперь скажи, были ли у фрау другие ученики? Появлялись ли в истории люди, похожие на меня? — он покачал головой. — Нет. Если бы я был не единственным, всё сложилось бы иначе. Ты не снизошёл бы до этого разговора, не сжигал бы себя заживо. Правда в том, что я единственный. И в том, что твоя бессмертная госпожа меня любит.

Клод испугался, что под эмоциональным давлением разобьёт бокал, и поспешил отставить его в сторону. Сжал ладонь в кулак, до отказа заполнил лёгкие воздухом, издал медленный выдох, смочил влажным языком губы и ответил:

— У её любви нет будущего.

Телохранитель не стал спорить, потому что знал, насколько прав оказался проклятый мальчишка. Украдкой он надеялся, что Мелькарт оскорбится перспективой быть выброшенным, поверит в горькую ложь завистника, сбавит пыл и отступит, и ради этого Клод подорвал доверие фрау. Возможно, для Виктории поступок «цепного пса» останется тайной. Но сам он до конца дней будет помнить, как однажды, упиваясь ревностью, попытался возвести барьер между ней и её учеником. Свидетель ужасного предательства находился рядом, стоило всего-навсего сделать рывок, сдавить пальцами шею и покончить с причиной этого безумия, но он не мог. Не мог разбить Виктории сердце, сделать больно.

Правда была известна Клоду лучше, чем Мелькарту.

— Чего бы ты ни пожелал, она подарит тебе это. Философский камень, власть, знания, победу… Коронует перед родом людским. Любовь Виктории откроет перед тобой двери. Но закроет для неё.

Во взгляде мальчика проскользнуло недоверие. Но Клода уже не волновало, поверит Мелькарт или нет. Он решил показать другую сторону медали, где нет места ни мечтаниям, ни надежде. Правду, на которую никто не стал бы смотреть.

— Когда Совет узнает, что Виктория создала нового бессмертного, назначила его наследником и наделила властью, её приговорят к аутодафе. Но сначала заставят наблюдать, как тебя будут убивать, медленно, изощрённо… Твоя предсмертная агония — часть наказания Совета и назидание всем, кто преступил закон и восстал против них. Затем аутодафе… Как-то она обмолвилась о сути этой казни. Из бессмертного насильно вытягивают соки, лишают энергии. За несколько часов человек лысеет, покрывается морщинами, гниёт и оборачивается прахом. Прахом, Тессера! Горсткой грязи! Той, что находят в гробах спустя сотню лет. Считается, что душа приговорённого пожирается вместе с его энергией. Вот что такое аутодафе. Это наказание придумали тысячи лет назад, задолго до зарождения нашей цивилизации. Вот цена любви, которой ты гордишься. А теперь ответь, только честно: ты хочешь, чтобы Виктория так заплатила? Хочешь, чтобы с ней так поступили?

— Я уже сказал, — прошипел Мелькарт сквозь зубы. — Я не причиню ей вреда и никому другому не позволю!

— А тебя не спросят. Они схватят её, как тогда, сотню лет назад, и накажут, — Клод перевёл дух, усмиряя волнение, и прочистил горло. — Ты хоть представляешь, что такое Совет?

— Нет. Я знаю одно: все бессмертные боятся его.

— Верно. Боятся, — Клод поднялся с кресла и отошёл к окну. — Нет никого опаснее Совета Девяти.