Наташа Михлин - Это внутри. Рецидив

Фокс забралась на диван с ногами и приготовилась слушать с искренним любопытством. Джереми откашлялся.

— Хорошо, попробую.

Небо.

Огонь.

Мужчина.

Женщина. [28] Šamû — небо, Išātu — огонь, Zikaru — мужчина, Sinništu — женщина ( аккадский ).

Слова, непривычные уху и языку, звучали заклинанием. Не принадлежащие более этому миру и времени, они открывали ход в иное измерение. Лорейн видимо, ощутила то же самое, она молча сидела, подтянув колени к груди и смотрела на него широко открытыми глазами.

— Я иду спать, — разрушил магию Джереми.

Лорейн гибко потянулась, зевнула и встала, расстегивая блузку.

— Кто первый в душ?

Джереми отвел глаза, вновь уставившись на город.

— Таккер маньяк комфорта, я не удивлюсь, если найдешь по одному душу в каждой комнате и еще один в коридоре, для уборщицы.

Лорейн поправила перед зеркалом волосы и выйдя из ванной, остановилась у двери соседней спальни. На ковер падала полоса теплого света. Лорейн решительно вошла и присела на постель. Джереми поднял глаза и закрыл книгу, заложив пальцем. Лорейн стряхнула с плеч халат и потянувшись к лицу Дэвиса, сняла очки, провела тыльной стороной ладони по щеке. Он молча смотрел на нее и не двигался.

— Почему бы нам не отвлечься от всего этого? — негромко спросила Фокс. — Не согреть друг друга?

Ее ладонь скользнула ниже, пальцы успели тронуть край одеяла, и тут кисть жестко перехватила рука Дэвиса. Он отбросил книгу на тумбочку, перехватил Лорейн за плечо и завалил на кровать, прижав всем весом и зафиксировав руки.

— Тебе нравится? — выдохнул он, резко отстранился и заглянул в лицо. Лорейн перестала улыбаться и замерла: взгляд Дэвиса был очень холодным. — Нравится использовать других? — улыбка оказалась не теплее.

Лорейн дернулась, осознав, что доверила себя психопату. За последние дни она успела об этом забыть, начала доверять…

— Я бы мог показать тебе, каково это, — Джереми демонстративно оценивающе оглядел открывшуюся под распахнутой полой халатика картину. — Но не стану. Пусть останется вашей прерогативой. Вы здесь олицетворяете власть…

Джереми выпустил ее. Лорейн медленно села и потерла запястье, нащупала ворот халата и накинула на плечи, чувствуя себя донельзя уязвимо. Нет, он не был наивным подростком и прекрасно знал цену ее обещаниям… Лорейн не могла злиться на него за это. Только на себя.

Дэвис казался очень спокойным. Он вновь надел очки на шнурке и положил на колени книгу.

— Кстати, там, кажется, на кухне истерика у холодильника. Это я забыл закрыть. Ты не могла бы?..

Лорейн заткнула верещащий холодильник и вернулась в свою комнату. Сняла чулки и коротенький шелковый пеньюар, залезла в прохладный кокон из простыней. Край одеяла на каждом вдохе пилил ей горло, словно норовя перерезать. Лорейн свернулась клубком, пытаясь расслабиться. Было холодно.

«— Лора, я не хочу умирать. Я же ни разу не целовался…»

Лорейн стиснула кулаки, отгоняя воспоминания.

«— Ты вовсе не умираешь, братик. Ну хочешь, я тебя поцелую?»

Иногда проще выплакать все и спокойно уснуть, чем метаться по подушке всю бессонную, ледяную ночь. Лорейн вспомнила, что отдала последний бумажный платок и дотянувшись до скомканного пеньюара, вытерла лицо и бросила влажную тряпку на пол.

Лука похудел, сильно загорел и вытянулся за лето. Альфонсо и Микки не уставали делать ему комплименты, хоть сам Лука и считал, что это не его заслуга, а обыкновенный скачок роста. Но поддержка друзей была важна в ежедневной борьбе с вкусностями, что готовила бабушка мальчиков, чье представление о красоте сильно отличалось от общепринятого. В ее глазах Лука вот-вот должен был умереть от недоедания, и она постоянно старалась подсунуть ему что-нибудь для «подкрепления сил».

Аль наоборот, побледнел, отросшие черные волосы оттеняли лицо, даже губы казались голубоватыми. Лука не скрывал, что очень за него волнуется: младшенький успел дважды за два месяца отлежать в больнице. Хотя при Микки братья старались не обсуждать болезнь Альфонсо, но мальчик уже знал: муковисцидоз нельзя вылечить. Микки стал чаще заглядывать к Алю, когда тот не мог выходить из дому, и даже начал учить его рисовать. Колобок выглядел счастливым, только уставал быстро и очень стеснялся об этом сказать. Микки старался подмечать его состояние и уходить первым, чтобы Аль не чувствовал себя неудобно.

Бамбуковые заросли полностью закрывали одну стену оранжереи от солнца, но, несмотря на это, внутри было жарко и влажно. Капитану, казалось, нравилась такая погода, а вот мистер Фостер теперь проводил значительно меньше времени с любимцем. Микки жара не слишком мешала — он раздевался по пояс и садился на бетонный пол, клал на бортик сухого фонтана кусочки фруктов. Наблюдая за Капитаном, старался рисовать «вслепую», глядя только на птицу, передать позу, изгиб крыла, наклон головы или блеск перышек. Старик как-то попросил взглянуть на наброски, пролистал альбом и хмыкнул, отдал Микки. Мальчик так и не понял, понравилось Фостеру или нет. Лучше б и не показывал, но как откажешь?

Листья в саду словно покрылись легкой золотистой пленкой, Микки казалось, что и кошеная трава пахнет по-другому, не так, как в середине лета. Август кончался, к новому учебному году мама сшила Микки новый рюкзак, в котором было специальное место для карандашей и альбома, а обе лямки дополнительно укреплены полосками грубой джинсовой ткани подходящего цвета.

После обеда Микки часто сидел на ступеньках вместе с Феликсом. Старик Фостер в это время обычно ложился вздремнуть. Феликс оказался прекрасным слушателем и знал многих персонажей приключенческих новелл. Когда Микки говорил о таком с мамой, она очень старалась понять, задавала вопросы и с удовольствием рассматривала героев и звездные пейзажи. Однако Микки знал, что космические сражения — это последний жанр, который она выбрала бы для себя. С Джереми было интересно по-настоящему, но похвалу из него приходилось тянуть клещами. Не то чтобы Микки так уж зависел от чужой похвалы, однако и вовсе без нее поверить в свои силы трудновато. Последнюю главу Джерри забраковал полностью, Микки тогда еле удержался от совсем детской обиды на друга. Хотя позже, дома, он и сам понял, что Джереми прав. Микки не заметил, как ушел в красоту рисунков, забыв про логику сюжета. И пришлось переделывать все по новой…

А вот Феликс всегда находил за что похвалить. Он утверждал, что свои минусы любой человек знает, а вот плюсов может и не замечать, особенно если критичен к самому себе так, как Микки. Мальчика коробило пренебрежение, то и дело проскальзывающее в отзывах Феликса о своем работодателе. Но ведь сам мистер Фостер мог говорить о других еще более грубо… В итоге Микки просто выкинул это из головы.