Алекс Бессмертный - Страшнее смерти

– О нашей сделке, дурень.

– Да бред, эта наша сделка.

– И фонарь твой в тумбочке бред? Он тоже галлюцинация?

– Ну…

– Баранки гну. Что бы ты попросил в первую очередь?

– А ты?

– Чего зря болтать? – Хмырь сплюнул. – Давай попросим прямо сейчас.

– Хорошо. Хочешь поиграть – давай поиграем. Давай попросим. Хотя… это такой дебилизм!

– Ты знаешь-то, как просить надо?

– Не знаю. Наверное, просто подумать.

– Не фига. Вот, дурень-то!

– А как тогда?

– Написать ему в личку.

– С чего ты взял?

– Сообщение от него получил.

– Во как!

– Ну, что? Пишем?

– А давай!

Они достают мобильники. Они выходят в ВК. Они кликают на «Друзья». Они выбирают «Чёрный блогер» …

Ботан написал:

«Молния меня любит».

Хмырь написал:

«Я отомщён».

В тот же момент, раздался страшный по силе удар грома. От него задрожала земля, затрепыхался воздух. Секунду спустя, словно ударная волна от этого взрыва, шибанул шквалистый порыв ветра. На голову обрушились потоки воды.

– Бежим отсюда! – закричал Хмырь.

* * *

Именно в миг, когда прогремел раскат небывалого грома – грома, которого ещё никогда не слышал этот город; именно в миг, когда очнулась от своего кошмарного сна Молния; именно в миг, когда Хмырь и Ботан, щёлкнули пальцем по птичке, означающей «отправить сообщение», именно в этот миг, в полуразрушенном камине странного дома на пустыре, зажегся огонь.

В том камине не было дров. В том камине не было даже трухи. В том камине не было ничего. Ничего не может гореть. Это противоречит законам природы – но огонь горел. Горел ярко.

Мерцающие отблески этого огня запрыгали на седых от времени стенах. На одной из них, на той, что расположена противоположно камину, появилась размытая тень. Комната оставалась пустой, если не брать в расчёт останки истлевшей мебели. Невидимка не может отбрасывать тени. Это противоречит законам физики – но тень на стене была. Она двигалась.

Ливень забухал по покрытой мхом черепице. И сливаясь с этим буханьем, в пустоте спёртого воздуха странной комнаты странного дома, прозвучали неведомо кем произнесённые фразы. Только две фразы:

«Щель приоткрыта. Мои поздравления!».

«…а далеко в ночи задыхался и шептал шальной

похоронный поезд с чёрным плюмажем на каждом

вагоне, с лакричного цвета клетками, и угольно-

чёрный калиоп всё вскрикивал, всё вызванивал

мелодии трёх гимнов, каких-то спутанных,

полузабытых, а может, и вообще, не их».

Рей Бредбери. «Надвигается беда».

Из тягучей августовской ночи вырвался огромный грузовик. В сером предрассветном сумраке, урча громадой мотора, по пустой, змеящейся меж оцепенелых холмов дороге, одиноко неслась ядовито-зелёная фура. Дорога называлась «трасса 93». Дорога вела к капризному городу.

Инспектор ГИБДД, лейтенант Колокольчиков, нёс службу в самое мерзкое время. Самое мерзкое время – это с четырёх до семи утра. Голова тупа и пуста, а в глаза хочется вставить спички. «Эх, плюнуть бы на всё, да поспать минуточек шестьсот!», – подумал лейтенант со звенящей фамилией, растёр ладонями красные глаза, и вышел из будки с надписью ДПС.

«Что-то сегодня не так», – эта мысль пришла ему в голову, когда он стоял у края дорожного полотна, обозревая трассу 93 в обе стороны. Пост при въезде в город расположен аккурат на высотке. Взглянешь налево – дорогу видать километров на десять вдаль. Взглянешь направо – и вот оно – под тобою полгорода, как на ладони.

Даже в это мерзкое время, с четырёх до семи, когда все нормальные люди сопят и причмокивают в уютных постелях, здесь оживлённо. Ухая и поскрипывая, одна за одной ползут тяжёлые фуры, таща за собою громадные параллелепипеды пыльных прицепов. Теряя терпение, их пытаются обогнать, вечно куда-то спешащие легковушки-бродяжки. Величаво и чопорно, под стать океанским лайнерам, проплывают по асфальтовым водам автобусы с сонными пассажирами… Нескончаемая вереница транспортных средств, туда и оттуда, даже в это мерзкое время. «93-я» – крупная артерия и вена, а город, что раскинулся под курганом, вовсе не мал.

Утро, пол часа до восхода, будничный день. Трасса пуста. Только ветер гонит смятую сигаретную пачку вдоль по асфальту. «Повымирали все что ли?» – сказал инспектор и направился было в свою синюю будку, чтоб подремать, наплевав на устав, как взгляд его выцепил, там, далеко и внизу, на серой полоске дороги, зеленеющее пятно. «Остановлю его. Развлекусь хоть чуток», – решил инспектор и стукнул себя жезлом по ляжке.

Заскрипели усталые тормоза. Махина, проделав путь длинной в добрых полсотни метров, наконец, последний раз вздрогнула и остановилась.

Инспектор не спеша подошёл к кабине грузовика, приложил руку к фуражке:

– Лейтенант Колокольчиков. Проверка документов.

Он сказал это, и осёкся. В кабине никого не было.

«Шутки со мной шутить?!», – рассердился Колокольчиков, взобрался на высокую ступень грузовоза и заглянул в окно. Никто не прятался под дверью, кабина абсолютно необитаема.

«Может, он вышел? Поссать побежал, а я и не заметил?» – подумал инспектор, спрыгнул с подножки и обошёл фуру с другой стороны. Огляделся. Никого!

Колокольчиков впал в некое недоумение, облокотился спиной о бампер грузовика, не обратив внимания на то, что он пыльный и, наверняка, запачкает форму. Снял с головы фуражку, поскрёб пальцами лоб. И тут раздался сигнал. Сигнал такой мощи, будто одновременно затрубила сотня слонов. Колокольчикова словно подбросило. С прытью кузнечика он отскочил от бампера. Фуражка полетела в грязную придорожную лужу.

– Охренел что ли?! – заорал Колокольчиков на пустую кабину. Рука его потянулась к кобуре с пистолетом.

Машина зашипела и зарычала, как будто кто-то невидимый надавил на педаль акселератора.

– Да что же это такое?! – Колокольчиков отступил от грузовика на три шага.

Грузовик опять разразился сигналом. Таким же оглушительным. Но на этот раз музыкальным, многотональным. Колокольчиков знал эту мелодию. Едва ли найдётся кто-то, кто бы не знал её. Похоронный марш. Колокольчилькову даже было известно, что автор этого марша – Шопен.

Продолжая громыхать похоронным маршем Шопена, грузовик взревел. Из выхлопной трубы вырвалась струя чёрного дыма. Никем не ведо̀мая громадина плавно тронулась с места, набирая скорость покатила по шоссе, удаляясь всё дальше от поста ДПС, от застывшего в идиотской позе инспектора, от его потонувшей в грязи фуражке… Понеслась вниз под горку, туда, где ещё видел сны, ни о чём не подозревающий город, и по мере её удаления, звуки похоронного марша затихали в предутреннем полумраке.

Когда они смолкли совсем, Колокольчиков осенил себя крестным знамением.