Марина Аэзида - Гибель отложим на завтра. Дилогия

— Но ведь ты, как я понял, могущественна? Что тебе мешает привести сюда Элимера, поставить его передо мной и…

Его прервал хохот женщины:

— О, смертные! Милы вы бесконечно в своей лени!

Отсмеявшись, она продолжила:

— Ты дважды был во власти брата-кхана, и дважды он помиловал тебя. А потому помиловал, что ненависть еще края той чаши не переполнила… Когда же переполнит, вы столкнетесь, найдете и пройдете путь друг к другу — и Мир умрет, и я умру с ним вместе…

— Ты безумная! Зачем тебе уничтожать весь мир? — выдавил Аданэй.

— Бессмертна я, мне жить давно уж скучно, устала я невыносимо, ничего не манит. И лишь одно желание — покинуть это место. Хоть даже вместе с ним.

— Так возьми и убей себя сама, нет ничего проще! — воскликнул Аданэй.

— Ты ошибаешься, потомок элайету. Лишь посмотри! — вкрадчиво пропела Шаазар и поднялась с земли. В руках у нее сверкнул клинок, и не успел Аданэй вымолвить хоть слово, как она вонзила его себе в горло. Хлынула кровь, такая же красная, как и у людей. Но Шаазар только стояла и улыбалась. Наконец она вытащила нож, рана затянулась на глазах, а спустя миг не осталось даже шрама, который мог бы напомнить о случившемся. Аданэй, пораженный, замолчал. Шаазар заговорила сама:

— Могучее тело — нельзя уничтожить, я много пыталась, но даже огонь скользит, словно шелк: как ласкает. Но можем помочь мы друг другу. А впрочем… и выбора нет: тебе испытание нужно закончить, а без меня не сумеешь, погибнешь один на Тропе. Я не могу допустить…

— Я могу просто взять и повернуть назад, — возразил Аданэй.

Шаазар расхохоталась:

— Да, можешь, конечно, держать я не стану! Иди же, ступай, возвращайся ни с чем! И трон не займешь, и царем ты не станешь!

Аданэй не ответил: она и впрямь загнала его в тупик. Шаазар же, отсмеявшись, продолжила:

— Нужны мы друг другу, как ни смотри. Мне — смерть моя грезится, тебе — твоя жизнь. Ты станешь царем и убьешь врага-брата, а дальше живи… как угодно живи. Хоть долго и счастливо. Совесть твоя тебе же послушна, не станет мешать, и смущать не станет. Цепочка веков — для людей это много, не мало. Так долго для смертных! Успеют и дети, и внуки твои народиться и вырасти, потом умереть. И правнуки нити своей не прервут раньше времени, доживут до седин, и внуков узрят.

— Почему ты так уверена, что у меня нет совести? — огрызнулся Аданэй.

— Отвергнуть помощь, Илирин покинуть, и трон забыть, и месть, согласен ты? И умереть тихонько, незаметно, вдали от всех, и прежде, чем твой брат тебя отыщет? Согласен ты? И Мир тогда спасется.

Аданэю оставалось только промолчать. Шаазар же благосклонно заулыбалась:

— Не сомневалась я в твоем благоразумии. Жизнь дорога тебе — и правильно. Не нужно лишних жертв, ведь ты всего лишь смертный, слабый огонечек.

— Хорошо, хорошо, давай оставим разговоры обо мне. Лучше скажи, почему ты вообще все это мне рассказала? Тебе достаточно было просто помочь мне, ничего не объясняя.

— Моя то прихоть. Однако прав ты — болтовни довольно, ведь ждет тебя тот Мир, который По-Ту-Сторону. Ступай и не волнуйся — я стану управлять тобой, и жрицы все равно узрят то пламя, того мира, в зрачках твоих, когда вернешься ты. Теперь же дай мне руку!

Аданэй подчинился: сопротивляться власти этого могущественного создания было невозможно, да он и не пытался. Шаазар перевернула его руку ладонью вверх, и на миг Аданэю показалось, что сейчас она вопьется ему в запястье острыми клыками, словно вампир из сказок. Но вместо этого Шаазар полоснула поперек его ладони ножом и собрала капли крови в свою. Он увидел, как его кровь впиталась в кожу женщины, и ее ладонь засветилась золотым. Он уже видел слишком многое, чтобы удивляться, поэтому всего лишь посмотрел на Шаазар вопросительно.

— Глаза закрой, потомок элайету, — проговорила бессмертная.

Он закрыл, и дальше все растворилось во мраке бессознания.

Когда Аданэй вновь очнулся, то обнаружил себя на прежнем месте. Солнечные лучи пробивались сквозь лесную крону, освещая седую, зависшую в воздухе пыль и мутную воду реки. Напротив него стояла Шаазар и довольно улыбалась.

— Ну вот, все закончилось, — сказала она.

— Что? — в недоумении Аданэй вскинул брови. — Я ничего не заметил, я ничего не помню.

— Ты и не должен. Тебя ведь я провела, ты не сам прошел этот путь, верно?

— Да… — протянул Аданэй и вдруг нахмурился: — Ты… ты сейчас говоришь… нормально. Как… как человек!

— Ах, это! — она отмахнулась. — Ну да, забылась немного. Впрочем, сейчас уже неважно. Конечно, я могу говорить — как ты выразился — нормально. Что тебя удивляет?

— Но почему тогда раньше ты говорила… так странно.

Шаазар пожала плечами:

— Должна же я была дополнительно подчеркнуть свою потусторонность. Вы, смертные, очень забавные и наивные существа: чем более высокопарные слова слышите, тем больше проникаетесь значимостью момента.

— Зачем тебе вообще понадобилось в чем-то убеждать жалкого смертного?

— Я ведь уже сказала — прихоть. И потом, я решила, что неплохо будет, если ты осознаешь, что иного пути, кроме как убить Элимера, у тебя нет. Либо ты, либо он. А теперь иди к жрицам, они ждут.

— И что мне им сказать?

— Ничего, — нетерпеливо откликнулась Шаазар. — В их понимании это — таинство, и ты никому ничего не должен рассказывать. Я уже говорила: им достаточно увидеть свет того мира в твоих глазах.

— Зачем им вообще понадобился этот обряд? — пробормотал Аданэй, спрашивая скорее себя, чем Шаазар, но женщина неожиданно ответила:

— Хочешь знать, для чего тебя отправили сюда? Я расскажу. Но учти, я снисхожу до этого лишь потому, что ты — потомок элайету. Будь ты обычным человечком…

— Почему ты так меня называешь?

Шаазар не ответила, лишь посмотрела остро и начала говорить о другом.

Некогда народ Илирина поклонялся Богине Плодородия, Богине-Матери, которая дарует и отнимает жизни. Ныне почти все древние знания утеряны, но кое у кого еще сохранились их осколки. Например, у жителей побережья. Жрицы Богини проводят здесь зрелищные обряды, именно поэтому Мать-Прародительница в этих краях еще не позабыта.

Когда людское племя было совсем юным, и ваши предки жили замкнутыми родами, когда еще не родились торговля с ремеслами, и смертные зависели в первую очередь от погоды, урожая и охоты, расцвел культ трехликой Богини. И ее земным воплощением всегда считалась одна из жриц рода. Каждый год избирала она себе самого достойного, который становился ее божественным супругом, воплощением Солнечного Бога. Между ними свершался священный брак. Когда наступало темное время года, Богу-на-земле надлежало уйти обратно в Мир-По-Ту-Сторону. Он умирал, добровольно отдавая свою жизнь Великой Богине. Его кровью и семенем орошали поля, дабы не иссякло плодородие.