Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

— С вашим совершеннолетием… взрослением разобрался, вы сами решаете, когда. А когда уходите от мамы?

— С первой одеждой.

— Поясни, — потребовал я.

— Видел одежду детей?

Повспоминав, я покачал головой:

— У маленьких нет никакой одежды.

— Вот! Дети обоего пола вместе играют, вместе постигают мир. Вместе помогают взрослым, вместе отдыхают. Когда мальчики начинают чувствовать себя неуютно в компании девочек, они уходят на холостую половину долины. А девочки уходят в общежитие, когда к ним начинают проявлять интерес мужчины, ведь юнолюбие — один из тягчайших грехов.

Завозившаяся Люся поднялась с перины, обматываясь тряпочкой. Фигурка быстро растворилась во тьме.

— По необходимости, — сообщил девичий голосок стражам.

Не знаю, насколько глухи, но краснорожие поняли. Легкие шажки удалились в сопровождении гулких тяжелых. Если охранителей двое, остался один. Если вспомнить, что давно наступила ночь — этот единственный может и прикорнуть ненароком. Что, если попробовать сбежать?

Как вариант — есть шанс добежать до какого-нибудь окна. Даже до выхода. Что дальше?

«Напролом» отпадает за отсутствием смысла. Ищем другую возможность сделать для себя хоть что-то. Если не сделать, то хотя бы предусмотреть возможность.

Ноги слезли с перины, я вышел во тьму вслед за девушкой.

— По необходимости, — повторил сработавшую фразу.

У нас говорят «по нужде». Смысл тот же.

Страж, как и предполагалось, один. Стоит, сна ни в одном глазу. Возможно, сменился: рост и сложение у всех одинаковы, а рожи во тьме неразличимы. Впрочем, хождений я не слышал. А слух после жизни в стае у меня обостренный.

Охранитель мотнул направленным луком вглубь коридора. Навстречу уже вели Люсю, шарахнувшуюся в сторону, но узнавшую и спокойно прошедшую мимо. Ее-то зачем охраняют? Сбежит домой и что-то расскажет? Потом все равно расскажет. Выходит, что просто для порядку. Чтоб правитель знал, кто где в его дворце.

Вернувшись, я забрался на свою половину, годную для двух-трех меня. Люся лежала на своей половине, глядя в потолок. Едва я улегся и перестал ворочаться, она спросила:

— Скажи, у ровзов кровь как у нас? Красная и горячая?

— Я недавно ровз. Всю жизнь был человеком.

— Правда?! Дай руку.

Протянутую ладонь сжали цепкие пальчики.

— Теплая, — прошептал изумленный голосок. — А можно…

Она засмущалась. Чего еще удумала?

— …послушать, как бьется сердце? — закончила она. — Ну… если бьется.

— Пожалуйста, — с облегчением выдохнул я.

Люся быстро перекатилась ко мне, и прохладное ушко прижалось к груди. Девушка долго слушала, как стучит изнутри. Сильно стучит. Все сильней и сильней.

Я тихо проговорил:

— Вот слово ровз… опиши, как его понимаешь.

Просьба не показалась странной, особенно после заявления, что был человеком.

— Существо, выглядящее как человек, но без души. Животное. Адское создание для искушения.

Вот каким она меня видит. Приятно познакомиться.

Я отстранился, выползя из-под недоуменно поднявшейся головки. А еще об оболочках рассуждали.

— Красивых снов. — Я отвернулся, положив руку под голову.

— Как романтично звучит. У нас говорят «спокойной ночи».

У нас, вообще-то, тоже, но уже не хотелось вдаваться в подробности. Я закрыл глаза. Во что бы люди не верили, я соглашусь со всеми религиями, течениями и философиями в утверждении, где они небывало единодушны: что все остальные неправы.

Утром служанки принесли еду прямо в постель. Вот это сервис. Еда и питье — нектар и амброзия. Несмотря на то, что на полу. Бросив на меня любопытные взгляды, служанки весело упорхнули. Сползя и расположившись спиной к Люсе, я приступил к божественной трапезе.

Проваливаясь в перину локтями и коленями, Люся осторожно приблизилась: зверь не зверь, но выгляжу как человек. При свете ей стало некомфортно. Полотнища как раз хватило, чтоб обернуться вокруг мелкой грудки до низа живота. Одна рука придерживала подмышкой концы материи, другая с удовольствием хватала вкусности.

Челюсти работали, было не разговоров.

Одно окошко затемнилось на некоторое время. Потом снова полился свет, а через минуту махом головы меня вызвал появившийся охранитель.

Утренний ритуал, пережданный перед входом в главный зал, в точности воспроизвел вчерашний день. Дежа вю, только имена другие.

— Знаете, что предстоит? — вопрошал с трона голос Фриста, невидимого мне из коридора, где остановили до конца церемонии.

— Остаться во дворце. Служить словом и делом, пока не придут новые равные.

— Чудесно. Тида и Геда! Отныне и вовеки веков, да пребудет так!

Новых служанок, облагодетельствованных властителем, увели. Впустили меня.

Фрист торжественно объявил:

— Ты прошел проверку. Двойную. Даже тройную, если считать и магическую. Ты честен и верен слову. Поклянись, что не причинишь мне вреда, если я выполню обещания в отношении тебя и твоей самочки. А я, как понимаешь, собираюсь их выполнять.

Такие условия мне нравились. Честность в обмен на честность.

— Клянусь!

Фрист знаками велел охранителям удалиться. Далеко ли, второй вопрос, но уже не нервировали направленными луками. Мелочь, а приятно.

Хлопок в ладоши призвал служанок. Две новенькие: Миледа и Веран… гм, Веда. Такими темпами скоро всех буду знать в лицо и по имени. Девчонки все мелкие, свидетельства женскости едва высовывают носы из бахромы. Они притащили столик, на котором прежде стояли горшочки. Теперь там лежали вощеная дощечка и заостренная палочка. Комплект для письма. Знаю, потому что проходили в школе по истории древнего мира.

Рука Фриста удалила служанок.

— Я готов. — Он взял в руки стило. — Диктуй секретный шифр.

— Мы еще не обговорили условия.

— Обговорили. Ты помогаешь мне, я — тебе.

— Это само собой.

— Шифр — тоже само собой.

— Нет. — Я отрицательно покачал головой. — Первую букву шифра сообщу только в обмен на одежду.

Рука Фриста положила стило обратно.

— В глазах подчиненных одежда переведет тебя в разряд людей. Если хочешь вернуться домой невредимым, не требуй невозможного.

— Ладно. Тогда… — Я задумался надолго. — Расскажите историю с негром. То есть, с хэлпом.

— Как ты сказал?

— Негр в вашем написании звучит как хэлп.

— А мы называли его Айма. — Фриста устроило условие. — Слово «негр» написал камнями Айма. Он не рычал, как все ровзы, не разговаривал, как ты, а гулил что-то, как грудной ребенок. Уи-уи-уил, уи-уи-уил…

Уи уил?!

— В переводе это значит «мы будем».

Фрист чуть не лег, где сидел:

— Будем что?

— Не знаю. Что он еще говорил?

— В основном писал.

— Что писал? — не выдержал я.

Внутри все пылало, выжигая кости в пепел. Англоязычный человек — здесь? Какое послание он мог оставить? Несомненно, послание — такому как я. Кому же еще? Что он узнал? Что хотел сказать?